Станислав
Гуру
Зарегистрирован: Sep 2005
Откуда: Киев
Сообщений: 187 |
Последняя статья
Газета "Зеркало недели" (август 2005 года)
«ЗА ДВУМЯ ЗАЙЦАМИ-2»
Маргарита КРИНИЦЫНА
Обычно кинофильмы быстро стареют и умирают. И это нормально. Несколько лет - в лучшем случае! - и картина канула в Лету, о ней напоминают лишь пожелтевшие афиши, хранящиеся у авторов. Но есть особые фильмы. Не умирающие. И не стареющие. Каким-то чудом прорывающие заслон десятилетий. Более того - с годами они становятся нам все ближе.
35 лет назад в павильоне киевской киностудии художественных фильмов стукнула хлопушкой женщина, девочка прокричала номер кадра и дубля, прозвучало магическое слово «Мотор!» и я с замиранием сердца, как в воду с обрыва, шагнула к камере и произнесла первые слова текста уже не своим голосом, это уже была Проня Прокоповна Серкова. Начались съемки фильма «За двумя зайцами».
И вот я вновь иду по ставшему родным саду, по тенистым дорожкам. Пусто на студии. Тихо. Только мелькают какие-то странные бизнесменские люди. Только на бешеной скорости резвятся иномарки. Иногда покажется знакомый студиец, он пугливо жмется к кустам, к сторонке - теперь это уже не его студия. Какие-то склады, фирмы, малые предприятия. Я иду вдоль заросшего бурьянами, покрытого мусором озера (тогда вся страна поражалась изумительной красоте и озера, и кустов, и хаток над ним; снималось это в десятках фильмов).
Вот сюда, к этому озеру, часто убегал наш невыносимый деспот и хороший человек, режиссер Виктор Иванов. Один из любимых учеников Довженко, сталинградский ротный, герой войны. Он о войне, кстати, не снял ни одной картины. Жил он рядом со студией, в двух шагах. Но регулярно приезжал на собственном «Москвиче». И регулярно всаживался при въезде в дерево, стоящее возле ворот. Выходил и задумчиво смотрел на дело рук своих, и это было настолько регулярно, что вся студия заранее сбегалась к воротам смотреть на это зрелище -- и не бывала обманутой. Он всю жизнь жил с этой мечтой - поставить «зайцев». Не давали. С огромным трудом добился разрешения. Его бичом и мукой было сомнение. По-моему, он сомневался с момента просыпания. Все, абсолютно все было не так! Напишет вот такое заявление директору студии: «Прошу заменить актеров. Они мне гробят картину. Борисов играет салаку, а мне нужна щука. Криницына - пустой сосуд. Картина провалена» - и убегает к озеру и сидит над ним полдня, как роденовский Мыслитель, а группа бегает, его уговаривает. И это не каприз был, не сумасбродство. Характер такой. Боялась я его до потери сознания. Но тут мне очень помог Олег Борисов. Своей интеллигентностью, спокойным достоинством он учил меня этому, самому дорогому и нужному в человеке - достоинству.
Я иду, и тени прошлого властно обступают меня. Огромные, пустые и гулкие темные павильоны. Тишина, мрак, запустение. Трава у ворот - чем-то напоминает сегодняшнюю Припять. Жутковатое ощущение. Гулко отдаются шаги. Птицы кричат где-то там, в темной пустоте. А меня настигают звонкие голоса, музыка, суета, словно запущена фонограмма тех лет, тех голосов, многие из которых уже давно не звучат... Вот тут снималась сцена у Секлеты, когда веселый, разгульный Голохвастов кричит в пьяном угаре: «Люблю безобразия!..»
Блистательная сцена. Уверена, что будь жив Старицкий, он бы расцеловал Олега за эту, придуманную самим актером, реплику.
А здесь стояла другая декорация. И я словно сейчас ощущаю атмосферу съемки. Напряжены все, устали, взвинчены предельно. Жарко, некомфортно, как теперь говорят. Иванов кричит в микрофон («матюгальник» на студийном слэнге).
- Ти-ш-шина в павильоне!.. Тихо!.. Мотор-р-р!
И только настала неестественная тишина, не успела девочка стукнуть хлопушкой, как вдруг чей-то скрипучий, омерзительный голос повторяет с издевкой:
- Мото-р-р!
- Сто-оп!..
Вы видели когда-нибудь истерику взрослого мужчины? Вот это самое с Ивановым, а дирекция готова испепелить виновного.
- Кто кричал? Кто смеет издеваться?
Хватают всех, трясут. Нет виноватого! Еле-еле откачали режиссера, успокоили, настроились.
- Мотор!..
Пошло, пошло, поехало... и вдруг опять это издевательское, какое-то ну нечеловеческое:
- Мот-то-о-р-р-р!..
На этот раз я даже не берусь описать, что было. Я так испугалась, что спряталась за камеру, лишь бы никому не попадаться на глаза. С час бушевали валидольные страсти. Но вот успокоились, хлопушка, голос девочки, «Мотор!..» - тихие в гигантском павильоне голоса актеров. И вдруг - тот же адский голос:
- Тихо, б...и!..
И тут уж хулигана увидели все! Там в клетке сидел попугай, это он и упражнялся. Вся группа полегла от хохота. Только хозяин попугая, моряк (он его приносил на съемку и уносил, договор с ним был, платили), только тот стоит как ни в чем не бывало. Мол, что за удивление такое, палубная морская птица, на палубе, небось, не салон, там бывает, когда концом линя хлестнет, и не такое скажешь...
В общем, сняли мы фильм. Иванов был не силен в лизоблюдстве, потому картину приняли незаметно. Даже премьеры не было нормальной, в каком-то полусарае за Дарницей показали полупустому залу - ни афиш, ни объявления - ничего. А уж там поздравить, фестивали там, премии, награды, загранпоездки... о чем вы говорите? И вот я смотрю сегодня на наши творческие союзы... Сколько же там лауреатов всех рангов! Сколько рощ, лесов срублено для их лавров! И спрашиваю себя - а где же их книги, фильмы, картины, столь крикливо, агрессивно назначенные в шедевры? Наверное, уже и сами творцы о них забыли. А скромная картина Виктора Михайловича Иванова живет, и, что поразительно, она с каждым годом все ближе народу. Я это ощущаю по себе. Сколько лет прошло, а меня все узнают на улицах, в очередях, в метро, на базарах.
- Пронечка наша! - кричит тетка и сует сверх положенного несколько яблок. Я много думаю над этим феноменом. Почему именно сейчас, сегодня фильм «За двумя зайцами» столь явно «востребован» зрителем? Видимо, есть в нем что-то, затрагивающее болевые точки общества, что-то, попадающее в унисон с мыслями, чувствами и стремлениями людей. Что? Я думаю об этом - и ответ приходит во сне.
...Вот эта гримерная. Последние штрихи - и я, Проня Прокоповна Серкова, иду к себе в магазин. Свирид Петрович Голохвастов рукой, измазанной в муке, пыльно хлопает себя по груди, мешок с орехами нечаянно падает, и орехи рассыпаются (что совсем не задумано режиссером, но он безмерно рад счастливой находке; а каково нам падать на эти проклятые орехи?); а я гордо заявляю:
- Маменька и папенька! Свирид Петрович Голохвастов делают мне объявление! (Почему слово Старицкого «объявление» редакторы Госкино Украины со скрежетом зубовным потребовали заменить словом «предложение», что на три порядка хуже - для меня загадка до сих пор.) В этой сцене я встаю и выхожу из магазина. И вот тут начинается неожиданное.
Я попадаю - такая, как есть сегодня, только в костюме Прони - на сегодняшний Крещатик! Я немного испугалась, я ошарашена и ничего не понимаю: шутка ли, перескочить через столетие! И я все замечаю, все детали, к которым вы все давно привыкли и не видите их. Какие-то сверкающие, летящие, как молния, экипажи и кабриолеты совсем без лошадей. Я оглушена грохотом и шумом. Люди в странных одеждах. Бывает, что и с зелеными, и с фиолетовыми волосами женщины. Молоденькие бесстыдно идут прямо в исподнем, в кружевных панталонах. А те так и совсем почти без юбок. У иных какие-то ящички сверкающие, оттуда музыка несется такая, что вроде как бы из сумасшедшего дома: «Путана, путана», что оно такое? А картины кругом? То мужчина держит на руках полуголую дамочку; то большущие бутылки, и со всех сторон, со всех стен, да все не по-нашему написано. А народу-то сколько! И куда же они спешат, бедные? А магазины, а стены все из стекла! И нищих, нищих!.. Пошла и я куда-то все вниз, а там все нищие, и все музыканты... А вот шарманки так нет. Иду я по улице, горюю - куда ж это я, бедная, попала? Как вдруг - о боже ж ты мой, так и есть! Он! Одетый по-модному, по-хранцузьки, наверное, и те же усики, соломенная шляпка-канотье. Молодой, как был, ловкий, скорый, с тросточкой своею.
- Свирид Петрович! - кинулась я. - Да вы ж как новенькая копейка! Такой же... Ну, просто душка! Комплиман!
- Мое почтение, леди! - говорит он. И целует ручку! Осматривает меня.
- Какой хиповый прикид! - говорит. - А я не изменился, да. Потому как - вечен. Да. Да! То есть, нет, сколько люди живут, и я буду, это если по-вченому, то... называется ол-райт!
- Ну и розумный... аж страшно! - шепчу я.
- Да и вы, милейшая Проня Прокоповна! Вы тоже... как бы это сказать... всюду. Везде! Вон сколько вас вокруг!
Я так и не поняла, что то оно такое было. Свирид Петрович назвал «вокзал». Шум, суета, он мне все рассказал; там этих оборванцев, бродяг (по-модному, по-современному - бомжей), цыгане там, серый люд с баулами, сумками, тюками, и все везут ящики, мешки на колесиках. И там эти здоровые такие, мордатые (по-модному то рэкетиры, тьфу, и скажешь с трудом). А там такие длинные зеленые дома на железных колесах. Ну, вроде конки, только больше. И надо всеми там начальница - про-вод-ница. Я как глянула - боже ж ты мой! Ну, вылитая я. И даже бант такой точно, как у меня! Вот уже где покомандовала она серым людом! Ну, прямо тебе театр! (А это театр и есть. Я читаю миниатюру «Проводница» - современная Проня Прокоповна на транспорте.)
см. продолжение
Сообщить модератору | IP: Записан
|
11-10-2005 07:15
