На главную


КОНТУРЫ ТЕМЫ

Сила и обаяние таланта Льва Дурова не самоценны. Они подкреплены той культурной традицией, которую он унаследовал. Речь идет о традиции, издавна и органично присущей русскому искусству. О традиции глубоко и неподдельно гуманистической. О традиции, защищающей человека и человеческое от натиска враждебных социальных сил. О традиции, сострадающей человеку в его терзаниях и мытарствах, в его исступленном поиске добра и справедливости. О традиции, утверждающей право человека победить зло, одухотворить и просветлить мир.

Следовать этой традиции актеру было не просто. Ибо гораздо реже, чем он хотел и чем того заслуживает, он в своем театральном и особенно кинематографическом репертуаре оказывался призванным воплощать образы классические, выписанные Гоголем, Чеховым, Достоевским или мастерами советской литературы. И напротив — с неуклонным и малозавидным постоянством он попадал в спектакли и фильмы проходные, неприметные, как говорится, «средней руки». И оттого, конечно ему приходилось затрачивать поистинне титанические усилия, чтобы не теряться на подмостках или в кадре, чтобы запомниться и тем 6олее—выразить, запечатлеть, обозначить свою любимую тему. Тему парадоксальную, чуть странную и всегда раскрываемую им с неожиданной стороны. Тему, которую чше всего описывает и формулирует он сам.

— Не принимаю и не понимаю понятия «маленький человек», — говорит Лев Константинович. — Мне кажется, оно никогда не существовало нашем отечественном искусстве в буквальном виде. Классики наши фактически это понятие опровергают. Ведь даже в «Шинели» Гоголя — простой, на первый взгляд, апологии маленького человека» — дело завершается бунтом героя. Пусть бунтом, преподанным через слухи, вымыслы, но все-таки бунтом. Стремление рядового, незаметного человека выйти за пределы, обозначение ему судьбой, показал Гоголь и «Женитьбе». Мне довелось играть в спектакле Эфроса по этой бессмертной вещи. И бессмертие ее, и всей нашей классической драматургии, на мой взгляд, в том, что она и пробуждает сочувствие к человеку и одновременно борется за лучшее в нем. Достать со дна человеческой души, самой слабой на вид, не просто трогательное, смешное, умилительное начало, но начало, внушающее уважение, — вот в чем я вижу свою актерскую задачу. Такая задача не мной изобретена, не мной придумана. Она возникла из желания указать человеку путь в жизни. Указать опять-таки не буквально, не в лоб, а исподволь, с помощью образных, непрямых ходов. Настоящее искусство ведь так и поступает. Я вот как раз и хочу в своей работе следовать приемам настоящего искусства.

Не приему ради приема, конечно. А приему — ради достижения какой-то серьезной цели. В первую очередь, цели борьбы за человека. Мне хочется показать в человеке безграничность его ресурсов, фантастическое, беспредельное богатство его порывов, его энергии. Вот почему я так возражаю против терминов «маленький» герой, «маленький» персонаж, «маленький» человек. Человек не может, не способен быть маленьким. Если он человек.

Даже когда я играю так называемые «отрицательные» роли, — продолжает свои рассуждения актер, — я ищу в них то, что свидетельствует о незаурядной личности. Если уж злодей, то злодей масштабный, монументальный, величественный, если хотите. Но уж никак не ничтожество...

Да, это действительно так — и положительные герои, и злодеи у него никогда не производят впечатления бесцветных, незначительных, марионеточных фигур. Они исполнены жизни, дыхания страсти, в них бушует, неистово рвется наружу клокочущая и неудержимая сила. Эта сила может быть доброй и светлой, но может быть и темной, стихийно-разрушительной.

Как художник проницательный и трезвый, Дуров вовсе не идеализирует человеческую натуру. Он показывает в ней разные сферы, разные полюсы эмоций и рефлексов.

Художественный анализ, которому подвергает своих героев Дуров, осложнен и насыщен социальным подтекстом. Актер как бы незримо, но внушительно говорит зрителю: «Присмотритесь к моим героям, а заодно и к самим себе, поймите себя и других хорошенько: только благая, некорыстная цель делает человека человеком, цель своекорыстная, ложная приводит его в тупик, изнуряет и губит».

В так называемых «отрицательных» ролях Дуров ищет если не доброе, то по крайней мере парадоксальное, острохарактерное начало. Он старается «держать» такие роли не на внешних приемах, а на обнажении внутренней сути, природы зла. Он не декларирует человеческую анормальность своих героев, «преступивших" черту, он объясняет мотивы их поведения,вскрывает пружины душевной гибели. Злодеи Дурова всегда убедительны и страшны. Страшны потому что реальны, ествественны а не картонны.

Вот, например, Клаус — персонаж одной из серий телефильма «Семнадцать мгновений весны" Клаус — профессиональный доносчик, предатель по призванию.

Подобного типа вполне можно было нарисовать броской, эффектной, бьющей в глаз, но одной-единственной краской. Тем более что материала в роли маловато и метраж отведенный по ходу действия, совсем невелик. Можно было изобразить в кадре подонка, как говорится с учётом отведённого времени, надо только и мимику, и интонации соответствующим образом, без долгих проволочек, настроить на знак "минус». И зрителю всё сразу станет ясно и понятно, и эпизод быстрее сработает в общем контексте. Многие актеры пошли бы по этому пути.

Но Дуров всегда избегает прямых решений. Он идет к цели крутым как правило, неожиданным путем

Неожиданное впечатление произ водит и его Клаус. В нем нет ничего отвратительного отталкивающего, вызывающего мгновенную и резкую антипатию Напротив — внешне тот, кто погубил десятки людей, выглядит вполне благопристойно и даже мило. Не даром ведь ему сразу и бесповоротно доверяется опытный сердцевед пастор Шлаг, которого бывалый провокатор без особого напряжения «раскалывает» с помощью своей невозмутимой и поистине безграничной искренности.

Именно искренность, абсолютная раскованность в общении со всяким собеседником акцентирует в роли Клауса Лев Дуров. Кульминацией роли становится разговор со Штирлицем в пустой и мрачновато тихой комнате загородной виллы.

Собственно, это даже не разговор. Штирлиц здесь не столько говорит сколько слушает Клауса. Зато Клаус чувствует себя попросту в ударе. Заинтересованное внимание льстит ему, и он не остаётся в долгу. Он ворит о себе, о своем «способе жить», говорит жадно и с упоением. Голос Клауса то опускается до шёпота, то вдруг в нём звучат чуть не баритонские верхи. Этот маленький низкоросолый, лысенький человек внезапно ощущает себя великаном, сверхестественной силы когда изрекает: «Меня интересовала схватка,., Я все эти годы пользовался полной духовной свободой... Я чувствую в себе призвание оппозиционера, трибуна, вождя. Люди покоряются моему напору, логике мышления...»

Да, напор в нем действительно существует. Напор эмоций и рефлексов, идущих поверх морали. Напор страстей, бушующих по ту сторону добра, за пределами веками освященных норм человечности. Клаус — типичный продукт вседозволенности фашистской идеологии, развратившей обывателя соблазнами дешевого демонизма. Отзвуки этой дешевой и пошлой игры в «сверхчеловека», в исключительное существо слышны и в речах Клауса. В суетливости, нервной возбужденности его жестов ощутимы отголоски «вдохновения» национального «кумира»— фюрера.

Корни предательства и подлости, претендующих на философию, Дуров не просто вскрыл, но художественно проанализировал в образе Клауса. Этот проходной, эпизодический персонаж в его исполнении поднялся до серьезных философских обобщений, Почти безумная, головокружительная безнравственность Клауса выступила в картине как значительный и опасный противовес высоким нравственным устремлениям главного героя.

Совсем иначе расположились личностные черты в другом телевизионном герое Дурова — главном действующем лице фильма «Странные взрослые». Здесь, как и почти во всех своих театральных и кинематографических ролях, актер выступает без грима. Он по-прежнему невысок, чаще всего неловок и чуточку застенчив. Однако фактура — одно, а характер — другое.

Сколько неиссякаемых душевных ресурсов, сколько тепла, нежности, самоотверженности и бескорыстия под анешней-то робостью и непритязательностью!

Достаточно вспомнить финальную сцену фильма.

Герой Дурова бежит за поездом, в котором едет его приёмная дочь. бежит отчаянно и безоглядно. Бежит забыв обо всём на свете. Вот уже далеко уёл состав, набравший ход, и падает на перрон со всего размаху спешащий за вагонами немолодой, далеко неспортивного вида человек.

Человек, который боится потерять своё счастье, свою боль и свою любовь. Он готов умереть в погоне за счастьем и потому заново обретает его... Ту же пронзительность чувств играет Дуров и в фильме «Шаг навстречу». Здесь тоже талант,и наличие душевных порывов... Величие показанное простыми и безотказными средствами, — светом улыбкой, проникновенностью голоса, блеском глаз. Дурову, даже несмотря на минутность отведённого ему на экране метража, обычно удаётся социальная характеристика роли. Удивительно блистательно. Актер, как правило обнажает перспективу образа, направленность. Его герои или помогают изменять жизнь во имя добра, или способствуют торжеству именно биологических сторон бытия — во имя зла.

Герой Дурова может «мелькать" на экране, а может присутствовать на нём на протяжении целой ккартины, но он всегда четко очерчен строен, вылеплен. Всегда понимает кто он, откуда пришёл, каков его социальный адрес. Как правило, а полярен. Актер отсылает зрителя в две противоположные стороны, в сторону истинно человеческого благородного и бесконечно привлекательного. Или в сторону мещанства — грубой, вульгарной, воинствующей бездуховности.

На одном полюсе живут и действуют постоянные герои его киноэпизодов: геологи, строители, шофера, моряки, люди простых и вечных профессий; страдает, мается, защищает своё достоинство и честь капитан Снегирев.

На другом полюсе рвутся к власти к попранию себе подобных, это -антиподы «маленького человека бандит-антоновец («Первая девушка»), предатель "по призванию" наймит гитлеровской разведки Клаус ("Семнадцать мгновений весны") белогвардейский офицер ("Сибирский дед"), ресектабельный жулик Пожамчи ("Бриллианты для диктатуры пролетариата") вершиной этого разоблачительного аспекта темы становится Яго в недавнем спектакле Анатолия Эфроса на Малой Бронной — сей гений зла, ослепительный и жутковатый, неистребимый и обреченный, Именно обреченность злых, негативных импульсов человеческой природы последовательно и жестко обнажается в искусстве Льва Дурова. Столь же последовательно, остро, ощутимо прочерчивается в его творческих исканиях и пафос доброты, душевной открытости миру и людям. Здесь, в противостоянии, в конфликте, противоборстве полярных начал коренятся истоки диалектики гуманистической темы Льва Дурова.

Его тема на экране и в театре действительно насквозь диалектична, сложна, многогранна. Как и его непосредственное профессиональное мастерство, его творческий почерк.

Д.Шацило.
"Лев Дуров".Искусство. 1976г.

 

Самые популярные материалы на сайте:


На главную

Поиск по сайту
Подписка на новости >>
Предисловие
Приветствие Льва Дурова
От администрации сайта
Новости
Анонсы на текущий месяц
Форум
Интересные ссылки
И это все о нем
Биография
Льву Дурову - 80!!!
Фотоальбом
Интервью в прессе, на ТВ
Статьи в прессе
Друзья
Школа-студия МХАТ. Ученики.
Театр
О театре на Малой Бронной
Роли
Постановки
Рецензии
Текущий репертуар
Где купить билеты
Кино, ТВ, радио
Фильмография
Роли в кино и на ТВ
Телеспектакли
Голос Дурова
Рецензии
Актёрские байки. Книги.
Байки Дурова
Книги Л.К.Дурова