На всех этапах классика занимала почетное место в репертуаре советского театра. При воплощении классических пьес с особой наглядностью проверяются философская и профессиональная вооружённость режиссеров, актёров, художников, их чувство стиля и жанра произведения, способность раскрыть на сцене сложные, многогранные образы и соотнести их со своим временем, выявить то, что может и должно волновать сегодняшнего зрителя.
Бережное отношение к авторскому замыслу, строгий историзм в подходе к изображаемому времени вовсе не исключают творческой свободы и смелости в истолковании классического произведения, открытия в нем новых сторон и мотивов. Этими качествами обладает, на мой взгляд, постановка гоголевской «Женитьбы» Анатолием Эфросом в Московском драматическом театре на Малой Бронной. За сто сорок лет своей сценической истории эта комедия обросла многочисленными штампами, ее персонажей стали играть не живыми людьми, а условными театральными фигурами, вызывающими только смех публики. Смелость Эфроса проявилась в том, что он решил вернуться к подлинной «Женитьбе», взглянуть на нее сквозь призму всего творчества Гоголя, вызвать к ее героям такое же сочувствие, какое пробуждают в нас маленькие люди из гоголевских повестей, например Акакий Акакиевич из «Шинели». Именно так нужно понимать намерение Эфроса «ошинелить» «Женитьбу».
...Из темной глубины сцены, из широкой рамы, словно ожившая картина, движется прямо на нас, под церковное пение, под колокольный звон, свадебное шествие. Внезапно наступает тишина и видение свадьбы растворяется в темноте, как мимолетная, несбыточная мечта. Звучит гонг, и на сцене -один Подколесин, в котором мы узнаем свадебного жениха, — это его мечта о женитьбе промелькнула сейчас перед нами. Подколесин в исполнении Николая Волкова с самого начала решительно спорит со сложившимися, традиционными представлениями об этом персонаже. Он совсем не похож на Обломова, которого невозможно поднять с дивана. Да и обычного дивана нет на сцене. Этот Подколесин по-своему даже активен и энергичен, ему просто приспичило обзавестись женой. Ему не стоится на месте, он хлопочет и мечется, занятый приготовлениями к женитьбе. Другое дело, что суета его ни к чему не приведет, потому что, мечтая о перемене в своей жизни, он одновременно смертельно боится любых перемен. И когда сваха Фекла Ивановна — А. Дмитриева слезно умоляет его ехать наконец к невесте, он ищет зацепки, чтобы оттянуть этот решительный момент. «Выеду, а вдруг хватит дождем», — с такой трагической интонацией лепечет он, словно ему грозят по меньшей мере ураган или землетрясение.
В разгар их перебранки появляется Кочкарёв: на лице меланхолия, а в глазах — смертная тоска. Он не знает, чем занять себя, куда направить свою кипучую энергию. Но, увидев сваху, он оживляется, предвидя здесь возможность заняться делом. Михаил Козаков демонстрирует в этой роли максимум пластической и мимической выразительности, представая то змеем-искусителем, то вдохновенным вралем. Он так кипятится, бранится, волнуется, как будто речь идет о самом жизненно важном для него самого. И, не устояв против такого бурного напора, Подколесин соглашается ехать к невесте.
Нововведением режиссера является то, что женихи независимо от ремарок автора почти все время находятся на сцене, они все время перед глазами Агафьи Тихоновны. Солидно и важно выглядит экзекутор Яичница - Леонид Броневой, но у него есть своя ахиллесова пята — он ужасно, до слез стыдится своей фамилии. Его больше всего интересует не невеста, а ее приданое. Маленького же, нелепого лейтенанта в отставке Жевакина — Льва Дурова больше всего влечет к себе именно невеста. Пухленькая, в теле жена для него -такая же розовая, несбыточная мечта, как для Акакия Акакиевича — новая шинель.
Подколесину нравится миловидная, конфузливая Агафья Тихоновна, и после долгих колебаний он наконец протягивает Кочкареву в знак согласия руку. Д тот схватил ее как великое сокровище, возликовал и закружился в невероятном танце, приговаривая радостно: «Ну, этого только мне и нужно!!!» И вдруг в изнеможении опустился на пол и тихо, тоскливо спросил себя: «Этого только мне и нужно?» И в его интонации до самого дна раскрывается бесцельность всех хлопот Кочкарева, которому неважно, куда и зачем бежать, лишь бы бежать.
Ольга Яковлева играет Агафью Тихоновну совсем не глупенькой перезре лой девицей, которая и замуж хочет и выбор ни на одном из женихов остановить не может. Что же делать, если женихи очень далеки от ее идеала мужчины. И мы совсем не смеемся над ее желанием «губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазэрыча...». И там, где другие исполнительницы вызывают только смех, О. Яковлева вызывает улыбку сочувствия и понимания. Ведь нужно выбрать только одного и на всю жизнь -— задача нелегкая. Зажмурив глаза, с замиранием сердца начинает она тянуть жребий, ужасно боясь результата. И с радостным криком: «Все! Все вынулись!»— прыгает и кружится по комнате как дитя. Ей очень на руку вмешательство Кочкарева, который, освобождая ее от сомнений и колебаний, решительно убеждает выбрать Подколёсина.
Кочкарев так хохочет над одураченной свахой, что даже катается от смеха по полу. Он чувствует себя в этот момент настоящим магом и волшебником. Опьяненный успехом, он возглашает, что может женить кого угодно и на ком угодно. Эти слова подслушивает Жевакин и умоляет женить его на Агафье Тихоновне. Ничего уже не осталось в нем от былого бравого морского офицера. Очень сильно несет в этой роли Лев Дуров мечту о счастье маленького, жалкого человека. И не только зрителей, но и заскорузлого Кочкарева трогает до слез страстный порыв Жевакина.
И вот наконец Кочкарев свел вместе Подколесина с Агафьей Тихоновной и оставил их наедине. Она смотрит на него, трепеща от нетерпения услышать долгожданные слова... А он взрывается короткими фразами о ничего не значащих вещах. Она пытается подхватить разговор, а он уже потух, выдохся. Замерла Агафья Тихоновна — неужели уедет. Замерла, очарованная его обхождением, скромностью, рассудительностью. Спасибо, Кочкарев начеку, не дал уехать, снова втолкнул в комнату к невесте.
И вдруг происходит чудо, — точно плотину прорвало в душе Подколесина. Он бросается к своей наречённой, он хочет поцеловать у нее ручку с такой страстью, что она, застыдившись его напора, «вырывается и прячется за ширмочку. Но ненадолго хватает Подколесину запала, едва остается он один, как на него снова нападают Гамлетовы сомнения, ему становится страшно.
Еще мгновение назад Подколесин —- Волков так горячо и искренне восхищался своей невестой, так радовался близкой женитьбе, что казалось, спектакль окончится иначе, чем у Гоголя, и герой не выпрыгнет в окошко. Но тут же, без всякого перехода он начинал подумывать о бегстве. Обычно прыжок Подколесина трактуется как высшее проявление нерешительности. У Эфроса это, напротив, воспринимается как первый решительный поступок скромного и мягкого человека, привыкшего плыть по течению. Режиссер и актер не обличают своего героя. Они только показывают все скрытые пружины его невероятного поступка, и он уже не кажется нам таким уж невероятным.
В сгущенном, гиперболизированном виде Гоголь выразил в образе Подколесина то, что присутствует в характерах многих из нас. «Всякий мужчина перед женитьбою есть Подколесин, только один лучше, другой хуже умеет скрывать это», — писал В. Г. Белинский своей невесте. И эту типичность характера Подколесина прекрасно передал Н. Н. Волков.
«Давай! Пошел!» — раздается уже с улицы крик Подколесина извозчику, и доносится топот лошадиных копыт. На фоне этого цоканья идет вся последующая сцена. Готова рухнуть на пол совершенно убитая невеста. И ее жаль до слез. Упала на колени и запричитала тетка. С вытянувшимся, опрокинутым лицом застыл озадаченный Кочкарев. Удивленно покачивает головой внутренне торжествующая сваха. А над их головами, на заднике декорации Валерия Левенталя, восьмикратно повторенный, стремглав убегает жених...
И снова возникает свадебное шествие, только колокола и церковное пение звучат теперь заупокойно. И безутешно плачущая невеста уплывает вместе со своей пестрой, уютной комнаткой в глубину сцены, в темноту...
И грустно становится на душе, и не знаешь смеяться или плакать над историей, показанной со сцены. Потому что жизнь изображена здесь не однозначно, а сложно и противоречиво, какой она и бывает на самом деле. Потому что в этом спектакле истинно по-гоголевски смешались смех и слезы.
