В наиболее значительных спектаклях внимание режиссуры было отдано не только судьбе главного героя, но среде и миру вокруг него, условиям его бытия. Образ зачумленного мира, Вероны, в которой убивают и предают так же просто, как торгуют, возникал в спектакле А. Эфроса «Ромео и Джульетта» (Театр на Малой Бронной, 1970). Мертвая тишина здесь внезапно взрывалась музыкой разнузданного балагана, апатия и лень мгновенно превращались в бешеную свару. Ритмом, музыкой, освобожденным пространством сцены, особым «разреженным» рисунком мизансцен Эфрос создавал ощущение безлюдья, бесчеловечного жизнеустройства.

Капулетти-отец (Леонид Сергеевич Броневой, род. в 1928 г.) напоминал одновременно и торгаша, и главу преступного клана. Бездумно, с петушиной гордостью отдавался давнему и привычному ритуалу убийств Тибальт (Л. Дуров), лишь перед собственной гибелью осознавший, как больно, страшно и как просто умирать.

 В спектакле присутствовало время, «ужасный век», в смертельную схватку с которым вступали юные веронские любовники, их друзья, брат Лоренцо, которого Н. Волков играл не отрешенным от мира затворщиком, а жизнелюбцем, философом, защитником молодости и любви, солдатом добра.

С Джульеттой — О. Яковлевой входила в спектакль тема человеческой стойкости, трагического знания судьбы и бесстрашного выбора ее — вопреки всему. Актриса раскрывала чудо рождения любви, внезапной, как катастрофа, стремительно наступавшую взрослость девочки, только что лениво убегавшей от кормилицы, бездумно готовившейся к браку с Парисом.

Обруч, поднятый над головой Джульетты, казался золотым нимбом избранничества и страдания, которым венчали мадонн-мучениц старые итальянские мастера. Хрупкое тело трагически не соответствовало тяжелым одеждам. В любящей и. юной Джульетте удивляла странная рассеянность, повторяющееся, все более тяжкое к финалу раздумье. Джульетте эфросовского спектакля не было дано утешения неведением; она знала, что платой за ее любовь будет жизнь, и, зная, с тихим упорством шла до конца.