Из белозерской экспедиции группа вернулась в Москву в начале июля. А уже 16-го съемки возобновились в павильоне «Мосфильма», в декорации «изба Байкаловых». Снимали знакомство Егора с родителями Любы (в этих ролях снялись И. Рыжов и М. Скворцова). Эпизод весьма живой. Как мы помним, Егор выдает себя перед родителями за невинную жертву, севшую в тюрьму по недоразумению: мол, работал бухгалтером, начальство воровало, а он списывал. Но отец Любы в эти байки не верит. Тогда Егор начинает кроить из блохи голенище: рассказывает новую байку про то, как они с дружками зарезали семерых, а восьмого не углядели, ушел. Убитых поклали в мешок — ив воду. Но восьмой донес. Мать Любы в шоке: «Свят, свят...» Тогда муж ее урезонивает: «Цыц! Один дурак городит чего не попадя, а другая уши развесила...»
Егор сетует: «Что же вы меня сразу в разбойники записали? Что, в тюрьме одни убийцы, что ли, сидят? Вам же говорят — бухгалтер. А вы начинаете хаханьки здесь разводить...» Отец: «Да кто тебя в убийцы-то зачисляет? Ты только тоже, не заливай тут! Бухгалтер... Я бухгалтеров-то видел-перевидел. Они все тихие, маленько вроде пришибленные. У бухгалтера голос слабенький, очечки. Потом я заметил, они все курносые. И любят смотреть балет по телевизору. Так какой же ты бухгалтер? Об твой лоб порося шестимесячного убить можно. Это ты Любке говори про бухгалтера, она поверит. А я, как только ты вошел, сразу определил: этот или за драку какую-то сел, или машину леса тюкнул. А?» Егор смеется: «Тебе бы опером работать, отец, цены бы тебе не было...» К слову, монологи Прокудина в этом эпизоде Шукшин репетировал в манере Сергея Герасимова, которого он хорошо знал по работе на студии имени Горького. Если в былые годы Шукшин относился к Герасимову с большим уважением, то потом изменил о нем свое мнение, что во многом повлияло на его решение уйти на «Мосфильм». И теперь, в «Калине», Шукшин «отдавал дань» мэтру отечественного кинематографа: копировал его интонации разговоров с нерадивыми помощниками, его трибунные выступления.
В самый разгар павильонных съемок — 25 июля — Василию Шукшину исполнилось 44 года. Но даже свой день рождения именинник встречает ударным трудом: в тот день снимался эпизод «в сенях» (Прокудин, уезжая в город, признается Любе, что не знает, вернется ли). Съемки проходили нервно. Вот как об этом вспоминает А. Заболоцкий:
«Сцена — в одном кадре, емкая по метражу, — была напряженной. Лида (актриса Лидия Федосеева-Шукшина. — Ф. Р.) наизусть чеканила сценарный текст. Макарыч просил её забыть текст, говорить по обстановке. Между ними, пока мы укладывали рельсы и свет, вспыхнула крупная перебранка. Лида украдкой поплакала за декорацией. Макарыч жестами торопил меня. Наконец изготовились. Он прошипел: «Мотор». Тишина. Сцена катилась — как живой разговор — всего четыре минуты, Во время съемки я видел попавшие в кадр не по делу рельсы, но не решился остановить съемку: было ощущение, что снимаю хронику живой жизни. Холодок по спине пробегал.
После устало произнесенного «стоп» боюсь говорить о рельсах. Макарыч измучен. Умоляюще прошу: «Давай еще дубль». Он прошелся, посмотрел мимо меня... «Не смогу больше так. Пусть будет, что будет». Так этот единственный дубль с мелькнувшей перекладиной рельсов и вошел в фильм. Меня упрекают за него коллеги, но, не в оправдание своего греха, все-таки замечу: вся сцена проходила совсем не по тем отметкам, что были означены на репетиции...»
После того как сняли «избу Байкаловых», приступили к съемкам другого объекта — воровской малины. Это туда в начале фильма Егор Прокудин приходит, безрезультатно промыкавшись весь день по разным адресам. Братва встречает Прокудина с распростертыми объятиями. Но тут «малину» окружает милиция, и все рассыпаются веером в разные стороны.
Между тем параллельно со съемками Шукшин решил вновь попытаться пробить идею с постановкой фильма «Степан Разин». Ему показалось, что сейчас самый подходящий момент для этого, поскольку большая часть «Калины красной» была уже снята. Но его надежды были напрасными. Здесь, как и в случае с фильмом Глеба Панфилова «Жанна д'Арк», ситуация была идентична: Госкино боялось поручать разработку столь идеологически щекотливых тем таким «неблагонадежным» режиссерам, как Шукшин и Панфилов. Чиновники хорошо знали ситуацию, Когда многие творческие работники под видом вроде бы далеких от современности тем умудрялись в своих произведениях поднимать самые горячие проблемы сегодняшнего дня. Шукшин и Панфилов были именно из таких людей. Однако и отказать им впрямую чиновники не могли — у обоих режиссеров было имя, прославившее их далеко за пределами страны. Поэтому был избран иной путь: под видом всевозможных сценарных поправок тянуть время до бесконечности.
Одна из главных претензий, предъявляемых Шукшину и Панфилову, заключалась в том, что их сценарии перенасыщены всевозможными жестокостями. Чтобы читателю было понятно,о чем идет речь, приведу отрывок из докладной в ЦК КПСС по поводу «Степана Разина», направленной зампредом Госкино В. Баскаковым 3 августа:
«Сценарная редакционная коллегия Комитета по кинематографии с участием внештатных членов — режиссеров и критиков — рассмотрела сценарий. Он был признан интересным в тематическом отношении, содержащим отдельные яркие, талантливые сцены. Вместе с тем сценарная редколлегия указала на крупные недостатки сценария идейно-художественного порядка — нагнетание жестокостей, принижение образа Разина и т.п.
В своем отзыве на сценарий член редколлегии, критик Р. Юре-нев писал: «Первое, на что хотелось бы обратить внимание, — это чрезмерная жестокость многих сцен. Я понимаю, что и вольница, и ее преследователи, и каратели... но сцены расправы Разина с безоружными пленными в Астрахани, смачные удары топоров и сабель, надругательство над раненым Прозоровским... — кажутся мне чрезмерными. Их читать трудно, и видеть будет нестерпимо. Жестокость можно показывать и менее лобовыми средствами. Модное стремление молодых режиссеров к натуралистическому показу жестокостей, убийств, пыток, членовредительства испортило многие талантливые сцены в фильме А. Тарковского «Андрей Рублев»... (Кстати, именно после этой картины Госкино ужесточило свой подход к лентам исторической тематики. — Ф. Р.).
Понимаю, что исторические события бывали подчас весьма суровы, что изображать их в идиллическом стиле нельзя, я все же хотел бы предостеречь Шукшина от излишнего любования жестокостями, ранами, смертями, кровью. Чрезмерное обилие всяких ужасов на экране может сделать фильм нестерпимым зрелищем и, что еще хуже, может создать извращенный образ народа. Русские бунтари, даже вольные разбойнички, не были чингисхановскими истребителями всего живого — они знали и великодушие и жалость. Смягчая жестокие сцены, я смягчил бы и язык. Уж слишком много матерщины, ерничества...» В официальном отзыве сценарной редколлегии Комитета было отмечено, что сценарий может быть поставлен только при условии, что он будет перереботан и создан полнокровный образ народного героя. В заключении Комитета указывалось на недопустимость дегероизации Разина, педалирования жестокостей и т. д.
Госкино готово вернуться к рассмотрению вопроса о постановке фильма «Степан Разин» по сценарию В. Шукшина, если, разумеется, автор существенно переработает этот сценарий...»
