УЖЕ в самом конце, когда грузноватая фигура Дон Жуана упадет на пол и плод его мучительных раздумий так и останется невыска-занным, оборвавшись на полуслове, а Сганарель, стоя на коленях у тела и бессмысленно повторяя слова о невыплаченном жаловании, будет долго и горестно прощаться с хозяином, на сцену выйдут все участники этой истории. Они займут свои места у странного дощатого сооружения, которое впервые вдруг обретет свой образный смысл, напомня старинное надгробье Медичи, выполненное Микельанджело, и прочтутся полустертые слова: «Memento mori» — помни о смерти.

Смерть будет стоять рядом — не е виде аллегории в плаще с косой или могучей мраморной статуи Командора — торжествующей темы справедливого возмездия, а в виде невзрачного блеклого человека в мышиного оттенка сером ко-стюме, — может быть, лучшее воплощение мысли о том, что за порогом жизни нас ничего не ждёт.

Не ждёт, и, стало быть, Дон Жуан, умерший, как бы написали в современном некрологе «от сердечной недостаточности» и так и не сумевший примирить свое знание о мире со сбоим же нравственным законом, уже никогда не закончит своего пути в поисках необретеннои гармонии.

Однако — не слишком ли много мы берем на себя, толкуя о нравственном законе применительно к Дон Жуану, который, как каждому школьнику известно, отличался крайним аморализмом . и отрицанием каких бы то ни было нравственных законов? Но почему же тогда в чистых зву-. ках печального церковного хорала, в мрачно сосредоточенных лицах участников, наконец, в полубезумных от потрясения глазах главного оппонента Дон Жуана — Сгана-реля мы не находим злорадного торжества добродетели, . справедливо свершившей свой суд над себялюбцем? Не потому ли, что иссушившая душу Дон Жуана безжалостная аналитическая мысль заставит. и нас заново взглянуть на нравственные догмы, расстаться с окаменелостями предрассудков и обратиться к артезианскому истоку: мыслю, следовательно -существую.

В спектакле Анатолия Эфроса Дон Жуан, сыгранный артистом- Николаем Волковым, предстал мучеником мысли, экспериментатором, -на себе испытывающим опыт, -заканчивающийся смертельным исходом. В этом, может быть, . в состоит существо режиссерского прочтения старой мольеровской пьесы — страдания, которые доставляет Дон Жуан окружающим, есть его собственная неизбывная всепожирающая мука. При этом, конечно, он далек от сочувствия тем, кого можно "назвать его жертвами — его не трогают слезы Эльвнры (В. Салтыков-ская), чувства Пьеро (Г. Мар-тынюк), он глумится над нравоучениями своего отца, дона Луиса (И. Кашинцев), смеется над убеждениями Сганареля (Л. Дуров). Но он не испытывает и удовлетворения от победы". Да и какое уж тут упоение, если в конце эффектнейшего соблазнения двух поселянок герой Н. Волкова переживает потрясение, до странности напоминающее нервный припадок. Он живет допингом, острым ощущением балансирования на острие ножа и только тогда, когда чувствует предельную обнаженность ситуации, глаза его зажигаются холодным блеском испытания — значит, дело касается его и неба.

 Тема неба у Дон Жуана-атеиста истолкована' как тема совести, поэтому и вся драматическая коллизия Анатолия Эфроса основана на разладе мировоззрения и совести, которые Дон Жуан страстно хочет и не может привести к гармоническому равновесию. Он ищет предела дозволенного и страшится этот предел обрести.

Этой постоянной готовностью к испытанию мыслью Дон Жуан Николая Волкова заставляет вспомнить героев Достоевского и как бы является предтечей этих героев. Для режиссера спектакля А. Эфроса близость мольеров-ского героя героям Достоевского не случайна. В высокой комедии он ищет живую пульсацию современной мысли и, очищая «Дон Жуана» от атрибутов классицистской коме-. дни, приближая его к многозначной смысловой емкости философской притчи, он обнаруживает и выводит на первый план" то, что заставляет нас считать- мольеровское- создание среди вечных спутников человечества.

Анатолий Эфрос и художник Давид Боровский сознательно, аскетичны, даже равнодушны , к соблазнам зрелищного представления. Мир Дон Жуана -ограничен в спектакле , дощатой постройкой как бы.'наскоро сколоченной и изрядно  уже обветшавшей. Это  может" быть каретный сарай или бывший хлев, засиженный голубями и .заваленый  старой рухлядью. Он принципиально неуютен * я герой чувствует себя в 'нем'* неприкаянным. Собственно, : -Д. Боровский в своем оформлении и материализует это  внутреннее ощущение Дон Жуана — его неприкаянность, невозможность обрести покой в этой шаткой и ненадежной постройке.

Дон Жуан Николая Волкова — усталый путник, обреченный на путь без конца. В мягкости его природы/в глуховатой бесцветности голоса; в мешковатости всей его грузноватой фигуры нет и следа того азарта наслаждений, которыми, как мы помним со школьной скамьи, живет Дон Жуан — дамский угодник, сердцеед и эпикуреец. Зато есть азарт мысли, которая пульсирует в нем, не оставляя и мгновенья для передышки. Когда Дон Жуан притворяется, лицемерит в своих знамевитых сценах «тартюфства», герой Н. Волкова как бы поддается' усталости, принимает для себя правила игры, в которую играют окружающие. Но он не долго выдерживает тягостные для него правила общепринятого лицемерия и вновь возвращается к ужасающему для близких аморализму. В втом И есть трагический парадокс мольеровской комедии . Дон Жуан честен, когда аморален, в аморален, когда пытается жить по закону общепринятой честности.

Отсюда и запутанная сложность его отношений со слугой Сганарелем, которого Лев Дуров играет страшащимся в любящим своего хозяина. Да и отношения между ними носят ие сословный, а скорее приятельский характер. Это дружба-вражда, в которой каждый черпает аргументы для своей жизненной позиции. Сганарель Л. Дурова активен и напорист, простодушен и умудрен опытом житейской морали. Его диспуты с Дон Жуаном полны непосредственности и гордости за разумность порядка вещей и все же, даже не сознаваясь самому себе, он ощущает не» сокрушимость логики хозяина, А Дон Жуан уже, кажется, не может жить без ' наивной ясности Сганарелевых истин, которые он так любит препарировать : безжалостным скальпелем своего ума.

Оба они —Дон Жуан и Сганарель — как сообщающиеся сосуды питают свой мозг и чувство общением друг с другом.

Спектакль «Дон Жуан», театре на Малой-Бронной лишён моральных нравоучений и полон раздумий  о нравственной сущности, человека. Он заново открывает для нас пьесу Мольера с тем, чтобы пройдя вместе с . .героем, тернистый путь в поисках гармонии, каждый человек ощутил для себя, личными те «проклятые вопросы», которые оставил вам в наследство нравственный опыт человечества