(c) Официальный сайт Льва Дурова - LevDurov.Ru.
  Рецензии
САМАЯ ГОВОРЯЩАЯ ПТИЦА

Иосиф Райхельгауз поставил замечательный спектакль, может быть, один из лучших в своей жизни. Именно поэтому его будет ругать критика, что, впрочем, она радостно уже начала делать.

 Режиссер вспомнил, что автор трагически-смешных рассказов Антоша Чехонте и реформатор русской драматургии Антон Павлович Чехов не разные люди, но один человек.

В московском театре «Школа современной пьесы», вышла пьеса, написанная постаревшим Антошей Чехонте.

В этой «Чайке» страдают маленькие, смешные люди, увиденные словно под микроскопом. Страдания не возвышают их — что было бы привычно, но еще более выпячивают их никчемность.

Вы идёте в театр за новым прочтением классики? За концепцией и прочими умностями? Это не сюда, пожалуйста. Сюда — за правдой о самом себе.

«Чайка» Иосифа Раихельгауза — спектакль, с одной стороны, очень интересный, смотрится на одном дыхании, с другой — весьма жесткий, чтобы не сказать жестокий. Он про нас, про российских людей конца века, которые потеряли ориентиры, истинные человеческие страдания заменили суетой, да так и живут, не имея ни времени, ни желания задумываться надо всем этим. Да и привыкли...

Художник Борис Лысиков — известный театральный выдумщик — и здесь придумал сценографию замечательную: зрительный зал он разделил огромным, словно для показа мод сделанным помостом, соединяющим обычную комнату с обстановкой начала века и сцену домашнего театра. Персонажи идут из жизни по помосту на сцену и... играют. В страдания, в любовь, в результате — в жизнь. Получается спектакль про людей, которых разъедает фальшь и неискренность. Кто скажет, что эта история не про нас?

Мы похожи на беллетриста Тригорина (одна из лучших театральных работ Владимира Качана), который живет по инерции, глупо, существует без огня — тлеет всю жизнь, а если и вспыхнет вдруг — то огнем бессмысленным и беспощадным, в котором непременно сожжет чью-нибудь невинную душу. Кто сегодня попался? Нина Заречная? Можно и Нину. Была б иная — иную бы сжег, ни за чем, просто так...

И врач Дорн (в роли которого как всегда убедителен Лев Дуров), и точно сыгранные персонажи Георгия Мартиросьяна, Дмитрия Гольдмана, Людмилы Поляковой — все это люди, привычно играющие в жизнь. Смотришь на эту их жизнь и понимаешь, как жутко самому отражаться в зеркале сцены.

И даже Нина Заречная (Елена Ксенофонтова) — такая же, как все. И так легко представить, что сложись обстоятельства чуть по-другому — и Заречная превратилась бы в Аркадину. Не суть человеческая мешает этому превращению, но только обстоятельства.

А она, конечно, главная на этом «празднике фальши и лени» — Ирина Николаевна Аркадина в исполнении выдающейся. . настаиваю на этом определении, русской актрисы Татьяны Васильевой. Что происходит с человеком, когда фальшь постепенно вытесняет душу? Что происходит с женщиной, у которой собственное «я» заслоняет весь остальной мир? Что случается с актрисой, которая окончательно перепутала жизнь и сцену? Вот про что играет Васильева, точнее — это маленькая часть того, про что она играет, ибо описывать словами игру такого мастера — дело бессмысленное.

И когда поймёт Ирина Николаевна, а скорее почувствует, что покончил с собой ее сын, она пойдет по длинному помосту к сиене — туда, где застрелился Треплев. Невероятно долго и страшно будет идти мать к трупу сына — без слез, без истерик, без заламывания рук: бесконечно и жутко. А в зале будет стоять тишина, которую принято называть мертвой...

Самое поразительное в этой «Чайке» то, что ее персонажи создают мир, во многом отвратительный и неприятный, но в котором им жить удобно и комфортно. Пара1-лель с днем сегодняшним настолько очевидна, что не требует разъяснений. И только два человека ощущают себя здесь неуютно.

Один — Петр Николаевич Сорин в блестящем исполнении Михаила Гтузского — в силу возраста. Второй — Константин Григорьевич Треплев — в силу Богом данного таланта. Райхельгауз назначил на эту роль замечательного режиссера, ученика Марка Захарова Виктора Шамирова. Шамнров играет исповедально, ощущение такое, будто рассказывает он про себя самого, будто слова не Чеховым написаны, а им самим выстраданы. В какой-то момент ловишь себя на том, что страшно .становится не за неведомого Трсплева, а за конкретного Шамирова.

В знаменитой пьесе Чехова Райхельгауз не изменил ни слова, не стал придумывать никакого авангардного прочтения, он просто увидел пьесу глазами театрального режиссера конца XX века — а иных глаз у Райхельгауза и нет, — и получилось то, что и должно было получиться: Чехов знает про нас куда больше, нежели мы сами про себя.

Андрей Максимов

>> Возврат в раздел Рецензии на LevDurov.Ru.