Чёрт меня дёрнул написать эти рассказы! Действительно, я как-то сгоряча написал несколько небольших рассказов и баек и просил воспринимать их не как нечто поучительно-назидательное, а просто как забавные истории, свидетелем или участником которых был сам. Когда я был в Америке, ребята из русскоязычного роскошного «Королевского журнала» попросили их у меня, и я им не отказал. А в Прибалтике у меня попросили что-нибудь для книги «Актеры пишут». И им я не отказал. Вскоре они мне и гранки прислали.

Нет, с этими рассказами одна морока!

— Ребята,— говорю я своим доброхотам, которые услужливо подсовывают мне авторучку,— после этих рассказов Виктор Астафьев вообще запретил мне писать!

— Почему?

— А потому!

Случилось так. что дал я эти гранки с рассказами художнику-фронтовику Евгению Капустину, а тот в свою очередь решил поделиться драгоценным приобретением с Виктором Петровичем Астафьевым, который улетал к себе на родину, в Красноярск. Проходит какое-то время, звонит мне Виктор Петрович из Красноярска и хохочет.

— Тут,— говорит,— Капустин дал мне на дорожку твои рассказы, мы читали их и так хохотали, что чуть самолет не перевернули.— Потом успокоился немного и добавил: — А ты никогда больше не пиши: графоманов и без тебя хватает.

Потом, когда я рассказал Капустину об этом телефонном звонке, он успокоил меня:

— Это Петрович от зависти. А ты пиши, пиши.

Не скрою, это меня взбодрило. Не настолько, конечно, чтобы сразу же приняться за сочинение эпопеи наподобие «Войны и мира», но, как сказал поэт: «все же, все же, все же...» А тут еще лукавый ввел меня в соблазн поэтического творчества. Схлестнулся я как-то в Доме журналистов с В. Вишневским, который пишет потрясающие одностишия, и так. без обиды, по-товарищески говорю:

— А я тоже могу! А он мне:

— Ой-ой-ой!

— Ну давай,— говорю,— любую тему.

— Ну, война,— предлагает он мне.

— Пожалуйста,— говорю.— «Я вскинул автомат, а он быстрее», «Схватился за «наган» и тут же вспомнил», «Война: добыча цинка возрастает». Хватит или еще?

— Да-а...

Чувствую, начинает относиться ко мне более серьезно.

— А про правительство можешь? — спрашивает.

— Пожалуйста: «Уж раз вы президент, так воздержитесь».

— Ну, а про себя?

— Пожалуйста: «Никто ко мне не ходит на могилу», «Я негодяй, но вас предупреждали!».

— Да ты и правда негодяй! Можно, я твои напечатаю как свои?

— Валяй!

Совсем не собирался срывать с головы гения лавровый венок. Меня вполне устраивает собственный головной убор: он хотя бы не бросается прохожим в глаза. Просто после моральной поддержки художника и признания поэтом моего поэтического дарования я в полной мере осознал всю справедливость народной мудрости «не боги горшки обжигают».

«Господи,— мысленно обратился я к Всевышнему,— укрепи и наставь меня на новом пути, по которому я пошел не из-за гордыни, которая мне глубоко чужда, а токмо из искреннего желания освободить своих товарищей от вопроса, который, чаю, надоел и им самим: «Ты пишешь книгу? Ты пишешь книгу?» Вот, написал. И «не зазрите моему окаянству», ибо «вас предупреждали».