(c) Официальный сайт Льва Дурова - LevDurov.Ru.
  Интервью в прессе, на ТВ
ЛЕВ ДУРОВ
То, что Лев Дуров в свои 70 лет буквально нарасхват и встретиться с ним непросто, стало понятно после первого же звонка. «Фи-и-гушки, — искренне посочувствовал мне Лев Константинович. — Завтра лечу в Киев на съемки, потом — в Омск. Позвоните через...» В общем, прошло немало времени, пока не забрезжило узкое получасовое «окошечко» перед спектаклем «Метеор», поставленным в Театре на Малой Бронной специально к юбилею народного артиста СССР.

— Лев Константинович, как в наше столь насыщенное драматическими событиями время вам удается сохранять оптимизм? Держать в напряжении и заставлять смеяться и плакать зрительный зал?

— Во-первых, это профессия, а во-вторых, когда переступаешь порог театра, надо все за этим порогом оставлять и — сразу улыбаться. Что бы ни происходило. Выйти на сцену и играть «на полную железку».

— Как вы решили стать артистом?

— Любой артист скажет вам, что это происходит случайно. Что-то такое на роду написано, само собой получается. Я, например, легко поступил в школу-студию МХАТ. По окончании меня приглашали работать в сам МХАТ, но Олег Николаевич Ефремов уговорил пойти в Центральный детский театр. Там я встретил Анатолия Васильевича Эфроса — он-то и решил мою театральную судьбу. С ним я проработал в разных театрах 27 лет, сыграл очень много хороших ролей. Провалов у меня не было. В кино же, признаюсь, были так называемые «дежурные роли»: как правило, на них соглашаешься из-за боязни, что тебя забудут — есть такое актерское чувство. Ну и потом, вопрос заработка — думаю, всем понятный. Впрочем, в моей артистической жизни такие случаи в прямом и переносном смысле — эпизоды.

Сейчас как режиссер всегда говорю актерам: каждый из вас должен иметь в этом спектакле свою корысть — сделать хоть маленький, но шаг вперед, открыть в себе что-то новое, может, даже ранее не свойственное. Но если этот рывочек не делается, у актера идет пробуксовка.

— Вы снялись в 118 фильмах — практически, во всех известных памятных, знаковых, культовых...

— Да ну ладно! Я ни разу не снялся в этапной картине, если не считать маленького эпизода в фильме Михаила Ильича Ромма «Девять дней одного года». Никогда не снимался у Тарковского, Иоселиани — тех режиссеров, которые своими работами совершали художественное открытие, переворот. Ну, вспомните хотя бы «Восемь с половиной» Феллини, когда он от неореализма вдруг уходит в совершенно другое измерение, даже не знаю, как эту картину по жанру определить. Такой взрыв необходим, он рождает творческую зависть, заставляя и других режиссеров сделать художественные рывки. И если уж говорить о серьезном, знаковом кино, для меня в этом плане самая интересная актерская работа — в картине Климова «Прощание» по Распутину. Она не имела большого зрительского резонанса, кассового успеха, а жаль, очень жаль.

— Сегодня ваш герой — добряк, завтра — злодей, вчера — «простой инженер», послезавтра — криминальный авторитет... Существуют какие-то специальные упражнения, помогающие быстрому перевоплощению?

— Никаких упражнений — просто знаешь, что в зале сидят 700 человек, которые ждут, чтобы ты заставил их плакать или смеяться. Ведь в театр, кино люди приходят за эмоциями — они не успевают в своей повседневной суете чему-то улыбнуться, посмеяться и даже — да-да! — поплакать. Замечали, как часто люди, особенно пожилые, плачут во время сентиментальных сцен? Наверное, в жизни им не удалось пережить подобного в полную силу. Вот я и должен подарить им истинные чувства. А если я сфальшивлю, если зритель после спектакля, картины уйдет равнодушным, значит, я — не профессионал и свой актерский долг не выполнил.

— И все же: как вы справляетесь с перегрузками?

— С юмором, иронией надо ко всему относиться. В первую очередь, к самому себе, к своей популярности. Тогда все переносишь очень легко. И, во-вторых, надо иметь некую внутреннюю ответственность: скажем, там, куда я приезжаю сниматься в кино, никто не должен знать, что здесь, в театре, у меня была жутко напряженная неделя. Я должен быть свеж и лучезарен, как младенец. И наоборот: возвращаюсь в театр, и никто не должен догадываться, какие перегрузки я испытал на съемках. Как удается? А такой внутренний настрой нужно иметь: «Не устал, не устал, все нормально, все замечательно. Сейчас мне выходить на сцену — при чем тут усталость?»... Вот кончится спектакль, приду домой — может быть, рухну, а может, и не рухну. Но утром встану, скажу себе: «Сейчас у меня будет замечательная репетиция». И опять все сначала.

— А из популярных допингов — рюмочку?..

— Вечером после работы — с удовольствием. Но как допинг — никогда, и всегда презирал артистов, которые этим пользуются. Это уже не профессия — то же самое, когда в кино на лицо кому-то капают глицериновые слезы.

— В какой картине, если не секрет, вы сейчас снимаетесь?

— Это сериал. Я вас напугаю: играю главу мафии — такого «хорошенького-хорошенького» дедушку, который весь город держит за горло. Но с трагическим финалом. Если бы не было трагического финала, я бы еще подумал, сниматься или нет, а так — дедушку настигает возмездие, справедливость торжествует.

— Кстати, о дедушке: основатели знаменитой цирковой династии имеют к вам отношение?

— Владимир и Анатолий Дуровы — мои деды, Наталья Дурова — двоюродная сестра. Так что я из тех самых, тех самых.

— Не отсюда ли любовь к братьям меньшим?

— Возможно. Я все детство провел на голубятне. Даже в школу не ходил — у нас была взаимная аллергия. Но голубятники, ребята непростые, меня в свои дела не втягивали, поскольку очень уважали моего отца: когда тот появлялся во дворе, они переставали материться. Вообще папа никогда в жизни не ругался, не курил, не пил, и я не помню ни одного скандала в доме. Как и у нас сейчас в семье. Просто скандалу не из чего родиться — мы слишком уважаем друг друга.

— Мультипликационного Шарика из Простоквашина уже не представляют без вашего голоса. Легко ли находить интонации животных?

— Это очень трудно. Вообще на озвучивании мультиков все время разбирает смех. Когда такая полненькая пожилая тетенька-травести вдруг кричит в микрофон «Я Белочка, я Белочка!», смеешься и прячешь глаза. А ведь через три минуты сам будешь Шариком. Выйдешь, руки сложишь как лапы, высунешь язык — иначе ничего не получится, и тогда уже над тобой будут потешаться. Я видел Папанова, когда он озвучивал «Ну, погоди!» — он сам становился похожим на волка!

— В кино вы нередко поете...

— Я вообще не пою! Но... очень часто пою. Когда спрашивают в театре, зачем ты это делаешь, отвечаю — чтобы не выть. Как в «Борисе Годунове» — раз дело до петли доходит, то и я грамоте разумею. Так и я: когда приспичит, и у меня связки смыкаются. Коли дал согласие на роль, значит, все должен делать сам. По этой же причине никогда не пользовался услугами каскадеров — почему кто-то вместо меня должен рисковать жизнью? Лишь однажды в фильме «34-й скорый» трюки за меня сделал каскадер, но режиссеру его работа показалась неубедительной. Тогда я сказал, что сам выполню все сложные сцены. Прыгал на ходу в поезд, и поджигали меня — я горел-бежал, и падал с лошади, и выпрыгивал на лошади из вагона, и потом горел в вагоне — там нас чуть не сожгли. Все делал сам.

— Но ведь для этого нужна особая физическая подготовка?

— Да я по молодости увлекался многими видами спорта — занимался боксом, играл в хоккей, у меня 2-й разряд по конному спорту, в студенческие годы входил в футбольную команду Московского художественного академического театра — капитаном ее был Коля Озеров. Даже есть футбольные отметины — боевые шрамы на ногах от накладок, я иногда на них с гордостью смотрю, вспоминаю о тех битвах, которые называются футбол.

— И при таком накале страстей удавалось избегать встреч с врачами?

— Никак нет: 5 лет тому назад столкнулся и очень серьезно. У меня был тяжелый инсульт, я заново учился ходить, видеть. Правда, машину с тех пор не вожу — «улетело» периферийное зрение. Зато все остальное — в порядке. Низкий поклон за это моим спасителям. Но! Эта «болячка» настигала не одного меня. Я смотрел и всегда говорил: «Ребята, этот недуг заставляет полюбить кровать. Нет, нет, нет, вставайте, идите, репетируйте, снимайтесь! Нельзя вот так смириться и жалеть себя, надо пересилить и самому побеждать». Что я, собственно, и сделал. А мог бы лечь — но я знал, что тогда мне уже не подняться.

Кстати, встал я на 10-й день — была под угрозой картина: ее могли законсервировать на год лишь из-за того, что я не доснялся два дня. И я сбежал из больницы. Ничего, конечно, не видел, плохо соображал. Помогла дочка Катя — тоже актриса, которая меня обожает и понимает. Она поехала со мной на съемки и просто руками направляла, куда идти. «Видишь черное пятно?» — это она ведро воды пролила. — «Вижу». — «Вот дойдешь до черного пятна — это твоя точка, а там поворачивай налево и играй все что хочешь». Отснялся — и опять в больницу. Катя со мной провела полтора месяца в палате. Это мой союзник, она поняла, что как актер я поступаю правильно. Кстати, потом я лежал гораздо спокойнее, зная, что картину не загубил. Собственно, работа и «вытащила» меня из постели — с тех пор я уже и книгу написал, и спектакли поставил.

— Болезнь перевернула ваше представление о жизни?

— Нет, но я понял, что уходить ТУДА не так страшно — образуется некая стенка между тобой и миром. Мир становится немного отчужденным, а сам ты — чуть-чуть равнодушным, что мне, человеку сентиментальному, не свойственно.

— После происшедшего придерживаетесь ли какой-то диеты, режима?

— Нет-нет, ничего не придерживаюсь, все это фигня. И работаю я, и ем что хочется, и выпиваю. Раз настигла болезнь, что же теперь: жить ненормальной, боязливой жизнью? Правда, много лет не курю, хотя официально дымил с 8 лет — никто не запрещал. Но потом сам для себя решил, что это противно и запросто бросил. Вообще я легко собой управляю: могу выпивать — могу отказаться, никогда не был запойным. У меня есть два качества — я никогда не хочу спать и есть. Раньше даже сны снились про то, как жутко злюсь на себя, что сплю, дурак, и теряю время, вместо того чтобы разобрать новую роль, сыграть, где-то сняться. А что касается пищи, до сих пор могу спокойно не есть 3 дня.

— Как вы относитесь к профессии врача?

— А как можно относиться к тем, кто возвращает здоровье стольким людям? Часто им бросают обвинения, что плохо лечат. Но это несправедливо — врач не всесилен, и бывают случаи, когда не помогут ни знания, ни опыт. А люди сразу кричат: «Они его зарезали!». Конечно, и у хирургов бывают оплошности, но в основном-то — скольким они спасают жизнь! И перечеркивать всю медицину из-за одной неудачной операции было бы несправедливо. В любой работе случаются ЧП. К врачам отношусь с огромнейшим уважением — это одна из сложнейших профессий.

...Черно-белый атласный костюм «а ля матрас» уже ждал своего героя. Сейчас этот удивительно «свой» человек выйдет на сцену и заставит даже самого закоренелого скептика поверить всему на свете. Но главное — убедит улыбаться, не падать духом. Что бы ни происходило.
Валерия Свальнова

>> Возврат в раздел Интервью в прессе, на ТВ на LevDurov.Ru.