По утрам он спешит на работу, не успев позавтракать. На ходу хватает газету, пробегает заголовки. Вот он на секунду задержался, заметив, что двое верзил пристают к незнакомой девушке, ожидающей троллейбус, но тут же отворачивается, епешит дальше — ему ведь некогда, он на работу опаздывает. Секундную задержку своего героя авторы используют, чтобы ознакомить нас с какой-то реакцией, лишь промелькнувшей в его сознании. В реальности он «прошел мимо», в мгновенной мечте совершил чуть ли не героический подвиг — заступился за незнакомку, за что и получил по зубам. Правильно сделал, что прошёл мимо, или правильнее поступил бы, если б вмешался?..

Столкновение реального, привычного, обыденного с воображаемым, с выдумкой определяет драматургию, композицию, ритм и стилистику новой картины Г. Габая по сценарию Ф. Миронера «Лебедев против Лебедева». Переплетая мечты и реальность, смешное и серьезное, буффонаду и лирику, авторы прослеживают одни только сутки — так сказать, «двадцать четыре часа из жизни Лебедева», однако они успевают убедительно раскрыть противоречивое течение его мысли и выявить определенную проблему. Духовная жизнь героя определяет дпнамику, экспрессию фильма. Острый контраст фантазии и реальности, диссонанс мечты и действительности возмещают отсутствие внешней интриги.

В переполненном вагоне метро Олег Лебедев замечает девушку — ту, которая только что утонула в уличной сутолоке, потерялась где-то в подземных переходах как раз в тот момент, когда он уже окончательно было решился — на сей раз Догнать её, остановить, познакомиться с ней. Собирался он это сделать давно, уже целый год, Да так и не отважился. А сейчас его решимость Столь велика, что он нарушает правила, ему свистит милиционер, потом у него на пути оказывается поток машин, потом его сбивает с толку клетчатый зонтик, принятый им за индивидуальную примету, но оказавшийся приметой однообразия ширпотреба... Острая наблюдательность авторов не проходит мимо примелькавшихся итрнхов нашего быта, и нота юмора, а местами «остросатирический штрих ограждают фильм от прямолинейной назидательности, от дидактического, противопоставления Лебедева Лебедеву. Итак, заметив в вагоне девушку своей мечты, Олег решается подойти к ней. Для этого приходится расталкивать людей, работать локтями, наступать кому-то на ноги. Один из: пассажиров, обернувшись, вдруг говорит Олегу «здравствуйте», он отвечает, и тут же слышим мы его мысли (ведь мысли героев звучат сегодня со всех экранов, к этому все уже привыкли): «Кажется, из отдела кадров. Ну вот, теперь совсем неудобно... Ну, в конце концов, наплевать: мужчина ты или нет?!» Судя по энергичному поведению, ответ на сей раз положительный. Вы не сразу замечаете, что с экрана звучат не только мысли героя, но еще н воинственный призыв фанфары... Эту повелительную фразу тромбона вы, кажется, уже однажды слышали, она вас недвусмысленно предупреждала о чем-то... О чем же?

Олег меж тем уже протолкался к девушке, заговорил с ней весело и непринужденно. Преодолев застенчивость, он попадает в фантастическое царство удачи, где все свершается и сбывается, как во сне — с ходу, незамедлительно. Но чувства Олега так непосредственны, окружающая героя среда так убедительно достоверна, что вы с готовностью даете увлечь себя в лирический мир юности. Вместе со всеми вы смеетесь и радуетесь: как здорово Олег и Света придумали укрыться от проливного дождя под навесом катка, который асфальтирует московские улицы; с каким аппетитом жуют московскую булочку, чокаются бумажными пакетами с молоком. Потом в привычный шум московской улицы врываются вдруг ритмы и мелодии дальней страны, и на экране плещут волны океана, на берегу которого возникают экзотические фигуры... Вы только на мгновение опешили и растерялись, ничего невероятного не произошло: промокшие, продрогшие герои просто забежали погреться в кино, и вот вы вместе с ними смотрите кусочек другого фильма, что для вас ведь не новость... А потом они весь этот день до самого вечера провели вместе и даже решили вообще никогда больше не расставаться. Молниеносность их сближения вас не оскорбила и не удивила — столь неподдельны, чисти и глубоки теплота и лиричность Олега и Светланы.

И когда задрожал на экране и стал расплываться облик Светы, а Олег, очнувшись, оказался «на прежней позиции» — зажатый на своем первоначальном месте в грохочущем вагоне метро, вы,возможно, испытали то же, что и я: легкое смущение и сожаление. Я подивилась реалистичности фантазии режиссера и драматурга, цепкой наблюдательности, облекающей мечту в плоть бытовых подробностей. Меня по-настоящему взволновал н заинтересовал этот образ. Мне захотелось самой подумать и понять этого человека.

Владимир Рецептер, исполнитель главной роли,— артист необычайной непосредственности и глубины. В его взгляде светится сознание человека, воспринимающего не только внешний план мира, но и то, что скрыто за ним, то, что для заурядных людей заслонено мельтешней будней, привычкой, рутиной.

...Кабинет начальника отдела кадров в научно-ииследовательском институте. Услышав фамилию и должность посетителя, начальник привычным жестом достает объемистую папку — нешто всех упомнишь?— но в ней вроде бы все в порядке; младший научный сотрудник Лебедев и так далее, вот даже и премию получил, поздравить можно. Ах, пришел по делу своего друга Смирнова — это которого? У нас их трое. И вот уже вторая папка раскрыта — Валентин Смирнов. «Ну, так что ж у вас по поводу Смирнова?.. Ну?.. Что?.. Может быть, какие-нибудь сигналы там... Ну, давай! Ты давай откровенно, не бойся, давай!»

Это приглашение идёт под примечателвный аккомпанемент: на первом плане в кадре — рука начальника на личном деле Смирнова, и пальцы его легонько постукивают по папке. Имеющий уши расслышит и этот тишайший перестук и его зловещий подтекст. Олег их, во всяком случае, слышит. «А я не боюсь», — бросает он начальнику и в довольно решительном тоне выражает ему протест против незаконного перевода Валец, тина на другую работу: ведь он в командировке! А племянницу академика, принятую на место Смирнова, он впрямую называет «взяткой борзыми щенками». Атмосфера накаляется, начальник вызывает двух сотрудников. В стремительно нарастающем темпе на наших глазах вырастает лавина обвинений против самого Олега: тут п опоздания на работу и донос соседа по квартире — что-то насчет морального облика,здесь сведения о приставании в метро к незнакомой девушке — совсем уж чертовщина какая-то... Олег вскакивает, обзывает начальника подлецом и обливает его с ног до головы чернилами. «Милиция!» — кричат свидетели происшествия, этот крик тонет в дружном хохоте зала, но смех вдруг обрывается: Олег уже за решеткой, и безжалостная мятника прокладывает первую борозду в его шевелюре, и вот он, остриженный наголо, с лопатой в руках, шагает с шеренгой таких же правонарушителей на уборку стройплощадки. После положенных пятнадцати суток он возвращается в институт и узнает, что уволен, а его друг Смирнов благополучно работает на новом месте, уже и тут премию получил и снова в командировку укатил — повидать его нельзя, н зря, по-видимому, Олег так из-за него наскандалил.

Олег оказывается в полной пустоте и изоляции, Вновь убыстряется монтажный ритм, подчеркивая не только бег времени, но и карикатурность, гиперболизм происходящего; утрачиваются индивидуальность героя и узнаваемость окружающего. Стакан водки. Чекушка. Витрина объявлений как символ тщетности попыток Олега устроиться на работу. Магазин «Вина» и двое пьянчужек, «соображающих на троих»... Заросший щетиной Олег в полном одиночестве пьет водку, с книжной полки исчезают книги — не фигурально, а буквально. Без посторонней помощи трогается с места и уезжает шкаф, трогается с места костюм, по, спохватившись, отцепляет и оставляет на опустевшей вешалке последние брюкн. «Убежало одеяло, улетела простыня» — в кино ведь все возможно, на то и существуют комбинированные съемки и техника мультипликации, чтобы осуществить любую фантазию — была бы фантазия!

У Габая помимо фантазии есть еще и комедийный дар и умение отбирать яркие, сатирические детали...

В пустой комнате на голом матраце, в окружении несметных пустых бутылок, занимающих всю площадь пола, ожидает бородатый пьяница Немезиду. Она и появляется в обличье милиционера, дворника и дружинников, вооруженных фотокамерой. После краткого, но весьма выразительного диалога (впрочем, и весь фильм характерен ёмкостью и убедительностью большинства диалогов), завершаемого словом «тунеядец», вспыхивает лампа-блиц — и мы видим прежнего, реального Олега за столиком в опустевшей столовой института. Его сфотографировали только что двое ребят; теперь они комментируют свою работу: подняв большой палец — во! — они уже придумали подтекстовку для этого снимка: «Даже за обедом молодой ученый раздумывает пад новыми проблемами». Воистину, это будет украшением стенгазеты...

И тут только вы вспоминаете, что когда Олег, прервав свой обед в кругу сослуживцев, решительно направился в кабинет начальника кадров, слышался иронический лейтмотив тромбона, предвещавшего очередной рыцарский турнир... Те же фаифары, что раздавались и на улице, и в метро, на каждом переходе от реальности к фантазии. Режиссер не обманывает зрителя, не выдает вымысел за действительность, более того, он под-Черкнуто предупреждает фанфарами: внимание, фантазия! И все же каждый такой переход происходит совершенно незаметно, ибо в фантазиях Олега нет, по сути, надуманных коллизий, кото--рые могли бы привести к бессмыслице. В них раскрывается, пожалуй, его субъективное восприятие событий и фактов, его вымыслы преображают не мир, а лишь его, Олега, роль в этом мире.

Наш герой предъявляет себе суровый счет, обвиняя себя в нерешительности, в излишней покладистости, в инертности... И обвинения эти не высосаны из пальца, мы сами — свидетели поведения, которое дает для них основания. Разве не улизнул Олег с собрания, на котором ребята из его отдела сражались за Валентина? Разве не растерялся, не спасовал он, когда его приятель Борис, только что случайно познакомившись со Светой, вместе с ней зашел к нему вечером «на огонек»: не в общежитие же ее вести, а у Олега — отдельная комната... Как хорош Рецептер в этой сцене, где есть и глубина чувства и несовместимость его с нарочито наигранной легкостью, возможной не для Олега, а для его фантазии. Рецептер очень сдержан внешне, но скупость мимики и жеста отлично выражает напряженность внутренней жизни героя. А это непростая жизнь. Какими бы убедительными ни представлялись сами по себе факты, уличающие героя, Рецептер заставляет увидеть еще и их второй, подспудный план, не то чтобы оправдывающий героя, но как бы направляющий внимание наше на суть явления, на его истоки . Конечно же, Олег только выдумал н свой визит и свой разговор с начальником отдела кадров. И, может статься, только больному воображению могут почудиться та полная отгороженность от мира и одиночество, в котором он затем очутился, та черствость, чтобы не сказать, жестокость друзей, бросивших его в беде, позволивших спиться, из молодого учёного превратиться в тунеядца. Да, всё это — лишь мрачные фантазии героя, ничего подобного ведь не было в действительности — так пусть он за них сам и расплачивается своими ночными кошмарами, пусть распинает себя на, кресте собственного презрения!

Но зачем же тогда изображать движения человеческой души с такой верностью и правдивостью? Не для того ли, чтобы понять — в чем причина подобных страданий, что уродует психику и портит реальную жизнь Олега Лебедева?

Почему, собственно, Олег выдумал именно такой отдел кадров? Не предшествовал ли этому вполне реальный разговор с научным руководителем лаборатории? Какие назидания преподнес ему профессор? Ведь, как ни золоти пилюлю упоминаниями «более широких интересов» и «перспективных нужд» лаборатории, суть дела не меняется: цель оправдывает средства — Валентину, стало быть, придется уступить место племяннице «нужного» академика. А чтобы и сам ты не сомневался -в-возможности жить «применительно к подлости», руководитель может, к примеру, отдать в твои руки донос на тебя, с таким трудом изъятый им, твоим шефом-доброжелателем, из недр отдела кадров. Дескать, смотри: мы за тебя горой, но и ты нас не подводи, ты у нас ведь на крючке...

А кто же писал донос? Сосед Олега по квартире, вроде бы полная противоположность высокообразованному профессору.— откровенный обыватель, невежда и кляузник. Увидев на стене в комнате Олега абстрактно-замысловатый рисунок (модель атома по Бору), сосед принимает его за нечто «недозволенное» — ведь что обывателю непонятно, то он и считает подозрительным, и потому затевается покровнтельетвенно-дружелюбный «добрососедский» разговор про искусстве ц про то, что искусство должно быть понятно народу — емУ стало быть. И в этом собеседовании, которое идёт в отличие от беседы с научным руководителем под непрерывный хохот зала, звучат такие похожие нотки угрозы, что эти антиподы, эти, казалось бы, столь разные люди оказываются такими, по сути, одинаковыми!..

Конечно, сегодня значительно легче сбить спесь с мещанства, бороться с бюрократизмом, обезвреживать кляузников, чем это было вчера. Сумел же вернувшийся вечером Валька в два счета обуздать проклятого соседа, а начальник отдела кадров в действительности никакой даже не бюрократ, сотрудников знает в лицо и даже, случайно встретившись с Олегом — пардон! — в уборной, живо интересуется его научной работой и продвижением по службе... А Валька-то вовсе не собирается так просто, за здорово живешь уступать свое место академической племяннице (он даже, пожалуй, приударит за ней, поскольку она, по слухам, блондинка, интересная и вообще «соответствует»), он будет бороться, да и ребята помогут ему. Уж он-то своего добьётся!

Вот почему Олег так беспощадно судит себя --глазами и своего детства и своей сегодняшней, повзрослевшей совести, не боясь обвинения в робости, осторожности и даже трусости.

Ну что ж, чем строже наш герой к себе, тем человечнее он кажется нам. Пусть принимает решение — осуществлять задуманное, не фантазировать ради утешения самого себя, а действовать. Пусть он работает ночи напролет, раз уж не дает ему руководитель заниматься своим, научным делом в служебные часы. Пусть на следующее утро, заметив двух верзил, пристающих к девушке, теперь уж не в воображении, а на самом деле заступится за нее и одержит — с такой легкостью! — долгожданную победу. Этой многообещающей картиной как бы смыкается конец фильма с его началом, наглядно подтверждая, что в пределах данного произведения Лебедев побеждает Лебедева...

Но Владимир Рецептер адресуется к зрителю, так сказать, еще и за пределами фильма — он заставляет нас еще раз подумать о том, что любые разновидности мещанства — питательная среда для зла, которое и сегодня еще способно ранить человека, травмировать его, отравить его жизнь и труд.