(c) Официальный сайт Льва Дурова - LevDurov.Ru.
  Статьи в прессе
ПРЕДВКУШЕНИЕ ТЕАТРА, ИЛИ БЕНЕФИС ЗРИТЕЛЕЙ

ОДНА ИЗ ДАВНИХ моих радостей — предвкушение театра. Когда с утра начинаешь торопить время — скорее бы вечер. Предвкушение это объявилось еще в детстве. А может быть, оно началось во мне еще с детства моей мамы. Она была из тех людей, которые выдумки Шекспира переживают как глубоко личное. Она тоже с утра предвкушала театр и знала, что я весь день буду хорошим мальчиком, потому что вечером мы идем в театр.

В театре мама всегда держала меня за руку. Господи, до чего же нам было вместе! В том-то и дело, что Театр нас собирает. Ведет нас навстречу друг другу. Оберегает в нас способность не сметь быть безучастным. Если угодно, водворяет в нас интеллигентность. Его неизменно старенькие билетерши отсекают в нас уличные замашки. Его тихие фойе в оправе канделябров располагают к неспешности и к любезной беседе даже с незнакомыми людьми. Люди эти называются театралами. Какое забытое слово! Что-то его вытеснило из жизни. Кан и поименование — Театральная площадь.

К сожалению, я уже не отношу себя к театралам. Я здесь человек пришлый. Мне по-прежнему хорошо и уютно р фойе, но в зале я себя чувствую частенько не у дел.

Предвкушение осталось — вечером иду в театр! В дом, где я становлюсь лучше. Но исчез трепет предположений — ну что там?! Да знаю я заранее — «что там». А если и встречают неожиданности, го не лучшего голка. И меня все чаще воистину мучительно одолевают желания хоть одним глазком еще раз глянуть в былое — на Михаила Романова и его Федю Протасова, на Иннокентия Смоктуновского в товстоноговском «Идиоте». На подлинные человеческие ценности.

Но театр — эгоист. Он пожнет свои радости со спектакля и уносит его в запасники. Спектакль ведь не книга, его нельзя перечитать или хотя бы перелистать. Как не позавидовать театралам книгочею? Театральное время необратимо. И вдруг нежданно предоставилась оказия: я как бы получил некую дарственность из того былого. За что спасибо Льву Константиновичу Дурову в Театре не Малой Бронной.

Чтобы упредить кривотолки, сразу скажу: да, нас многие годы связывают добрые чувства. Думаю, не только это помогает мне считать Дурова одним из самых интересных и, конечно же, одним из самых преданных Зрителю и Театру актеров.

Лёва позвонил: «Загляни в театр вечерком. Все-таки премьера».

После спектакля пошел за кулисы. Потолкали друг друга кулаками, поехидничали. Говорили про что угодно, кроме спектакля.

И действительно, о чем говорить? «После бенефиса» — это своего рода представление, сложенное из фрагментов спектаклей, некогда поставленных Анатолием Васильевичем Эфросом. Тексты написали тоже давно знакомые авторы — Шекспир, Достоевский, Чехов... Все эти спектакли я когда-то видел полностью. Чего ж заново обсуждать фрагменты давно пройденного? Признаться, я подумал: вялое дело реанимировать умершие спектакли. Подумал вечером, когда шел в театр.

А утром ощутил какое-то неотпускающее хорошее, умное чувство. Если по совести, лично меня не так уж часто навещают умные чувства. И где-то к полудню дело прояснилось: оказывается, вчера вечером у меня была интересная жизнь. Я был театралом... А происходило все так. Сначала я не без вежливости поглядывал, как Дуров все еще отменно играет «карамазовско-го» Снегирева.

Потом пришел Сганарель, Я с удовольствием отметил: черт подери, в какой прекрасной физической форме не весьма молодой артист. Это, кстати, одно из отличий профессионала. Пока все еще не отпускала мысль, что тогда, «в организме всего спектакля», Дуров играл мощнее. Но вот вышел Яго. Мы удивленно переглянулись с моим многоопытным спутником в соседнем кресле. Пожалуй, этот Яго будет поматерей того, давнишнего. К этому Яго на смену клокочущей ненависти пришла сдержанная мудрость. И некая чеканность облика.

И я наконец заметил, что меня «затянуло». Что я «перечитываю» мои ощущения тех спектаклей, ролей. Я обнаруживал какие-то новые интонации, морщился от вынужденного изменения эфросовских мизансцен. Я не предполагал в себе такую тщательную память.

Это оказалось очень интересным и серьезным занятием. Ведь перечитать книгу — особого рода чтение. Тем более когда «перечитываешь» такого актера, как Дуров, и «возобновляешь» такую режиссуру, как эфросовская.

Да, конечно, в некие времена в Театре на Малой Бронной напрягся нерв. Все это было резонно и... напрасно. Ладно, Судья нам Время. Оно от нас не зависит. Оно не зависит от наших благих порывов и порывистых неблагодарностей. Дуров вернул нам время, словно ничего дурного не было и не могло быть. Вообще-то в этом поступке артиста есть какая-то простоватость, нереспектабельность. Ведь все-таки при всем блеске работ Дурова не можешь отрешиться от ощущения, что это не столько его фестиваль, сколько вечер Эфроса. А если говорить точнее, некое действо на Малой Бронной. И обнаруживаешь как бы некую отрешенность Дурова во имя... Во имя чего?

Столь странный поступок Дурова во многом объясняется его не менее странной для маститого чертой. Он в моем представлении всегда смахивал на провинциального актера. Дорогие недоброжелатели, не спешите ехидно переглядываться. Я высказал уважительную признательность. Такую поистине наивную преданность жизни Театра, каждой роли можно найти только в неизбалованном провинциальном актере. У которого и вся-то жизнь — сцена. И с чего только Лев Константинович со своей небарской влюбленностью в театр затесался в вельможные ряды столичных корифеев? Диковинный случай.

А может быть, Дуров вроде бы простецким манером решил снять второй урожай аплодисментов? Но он слишком опытен, чтобы не понимать, на какой риск идет. Переписывать беловик, словно черновик, набело? Да еще прямо в присутствии зрителей, которые могут сравнивать варианты? Пригласить к суду более жесткому, чем свежие восторги на тех премьерах? Для этого надо быть не только отчаянно смел'ым, но и располагать как^м-то неистовым любопытством к творчеству. Мало кто на это решится. Полагаю, кое-кто из театральной братии примет спектакль прохладно: влиятельный человек в театре, вот и устроил себе бенефис. Ну у актеров свои карнавалы и хороводы. А вот для театралов это поистине щедрый подарок — пиршество памяти и изгнание забвения. Они получили возможность «перечитать». Дуров для них «остановил мгновение». Вернее, возвернул его. Я, пожалуй, понимаю, чем мне так дорог театр как искусство. Он наименее из всех искусств искусствен. Он буквально состоит из людей. Без отторжения творца от творения. Вот — артист, он сам и есть искусство. Не дуновение музыки, не полотно, не страницы книги, а просто вот он сам и есть плод искусства.

Потому столь важны именно в артисте человек, его поступки, их мотивы. Потому столь тяжки последствия смятений и бурь именно в актерской среде. Горько осознавать, но нынче стряслась такая пора, когда актеры стали больше думать о себе, чем о зрителе. Выяснять отношения друг с другом, а не со зрителем. А это выводит актеров за черту самого смысла их труда.

Верните нам утреннее предвкушение театра. Ведь самое лучшее творение артистов — театрал.

Вот зачем я рассказал о спектакле Льва Константиновича Дурова. Бенефис Дурова стал как бы бенефисом зрителей. В нем главная роль была отведена им. Роль умная и неожиданная.

Как я хочу, чтобы Театр помирился! С самим собой. А значит, и с нами.

Э. Графов

>> Возврат в раздел Статьи в прессе на LevDurov.Ru.