Много лет подряд народный артист СССР Лев Дуров играет и ставит спектакли на сцене московского Театра на Малой Бронной. Можно представить, как огорчились бы этим фактом его предки, бывшие соратниками Петра Великого. Про фельдмаршала Кутузова и говорить не стоит – не счел бы он занятие потомка достойным. Впрочем, как признает сам Лев Константинович, в его роду нет-нет да кто-нибудь что-нибудь и отчебучит.
Первой на этот счет – "отчебучить" – в их роду отличилась знаменитая героиня Отечественной войны 1812 года кавалер-девица Надежда Дурова. (Кстати, это её брат, женившись на внучке фельдмаршала, породнил Дуровых с Кутузовыми.) А дальше пошло-поехало. Один Дуров – городничий Сарапула – вошел в историю, крупно обыграв в карты Александра Сергеевича Пушкина. Тот жаловался потом в письме к Вяземскому, что, мол, городничий "играл нечисто". (Простить классику это "потом" Лев Константинович не готов: "У меня родовая претензия к поэту, – говорит он, – мог и при игре заявить, а не постфактум".) Другой Дуров стал народовольцем. А третий и вовсе дискредитировал старинную фамилию, подавшись на арену и положив начало многочисленной цирковой династии. "Не род, а сплошная историческая мешанина", – подводит черту артист.
Нечто особенное, будто не хватало лицедейства, "отчебучил" и он сам. Говорят, ни одна гадалка в мире не берется предсказывать Льву Дурову будущее, так как по звездам и линиям руки жизнь его... давно закончилась. Однако артист относится к этому несерьезно и даже не боится играть на сцене смерть. "Наверное, такие моменты мне чего-то стоили и стоят, – говорит он. – Но когда я играю смерть, я по мазохистски получаю удовольствие: это мне подвластно!"..
Столь же несерьезно относится Дуров и к своему возрасту, а главное – к мнению о себе критиков. По-настоящему серьезен он лишь в том, что касается работы и основополагающих для него принципов. Как-то, вскоре после премьеры спектакля "Эзоп", где он играл главную роль, Дурова спросили: а смог бы он, во имя свободы, обречь себя на муки? Артист помолчал. Потом ответил: "В спектакле есть такая реплика. Однажды волк встретил хорошо откормленную собаку и спросил её: "Кто тебя так кормит?" "Мой хозяин охотник" "Избави боже меня от этой судьбы. Я предпочитаю голод ошейнику" Эзоп умирает смертью свободного человека, а чтобы остаться в живых, надо было лишь солгать: "Я – раб". Трудно вот так сразу сказать, поступил бы я, как Эзоп. Но раз я это играю, значит я в это верую..."
– Лев Константинович, Вам приходилось в повседневной жизни поступаться собственным мнением?
– Никогда.
– А в творческой?
– Нет. Совершенно спокойно что хочу, то и делаю.
– Большинство наших зрителей знают Вас как киноактера. Вы снялись в 170 картинах. Какую из них Вы могли бы выделить?
– В последнее время несколько картин было хороших: "Не послать ли нам гонца", "Не валяй дурака", "Сирота Казанская". Но все же самой дорогой для меня остается работа в картине Михаила Ромма "Девять дней одного года". Она сдвинула меня с легкомысленной орбиты. Я начал смотреть на все другими глазами. Работая с таким мастером как Ромм я получил огромный заряд творческой энергии и толчок в нужное направление.
– Ваша творческая жизнь полна приключений, курьезов, анекдотов и даже мистики. Как Вы впервые столкнулись с мистикой?
– Мы снимали фильм в Мексике. А в это время там проходил всемирный съезд ведьм. Нас предупредили, чтобы мы были осторожны. И вот снимаем сцену. Я сел на лошадь, и тут она будто озверела, стала пятиться и, оказавшись между пальмой и бетонной стеной, вдруг с размаху ударилось головой о дерево. Я рухнул наземь вместе с лошадью. Пальма треснула и острый сук полетел мне в горло. Съемочная группа в ужасе замерла. Но в последний момент, когда этот сук уже должен был вонзиться мне в горло, я повернулся и он попал между рукой и подмышкой почти не задев меня. А вечером ко мне в комнату пришел оператор и говорит: "Там, где ты упал, расстояние между стеной и пальмой не шире седла. А туда поместились и седло, и лошадь, и ты". В это трудно было поверить и мы пошли прояснить ситуацию. Оператор оказался прав – там был узенький проход и даже для лошади места не было.
– Вы считаете, что в этом повинны ведьмы?
– Да. Как потом выяснилось, одна из них затесалась к нам в массовку.
– А кто открыл Вам тайну линий на руке?
– У нас в Союзе жила ясновидящая. Когда-то она работала крановщицей на стройке. Но однажды в её кран попала молния. После этого происшествия она получила дар видеть людей насквозь и стала очень известной. И вот однажды возвращались мы с коллегой из Донецка в Москву поездом. Только устроились в купе, как приходит человек и говорит: "Я из госбезопасности. Везу в Москву известную ясновидящую. Она хочет с вами познакомиться". Мы пошли к этой женщине. Она рассказала нам про все наши болезни, сказала, что жить будем долго. Потом стала читать по руке. И вдруг остановилась. Говорит: "Дуров, а ведь тебя нет. Ты же умер!" "Как нет? Я здесь!" – отвечаю. "Были истории с возможным смертельным исходом?" И тут я вспомнил про историю с лошадью. Эта ясновидящая и сказала мне, что ведьма хотела меня убить, но в последний момент раздумала. Ко всему прочему, бывшая крановщица запретила мне ездить за границу. "Иначе, – сказала, – ты там погибнешь".
– Как же Вы после этого не боитесь ездить за рубеж?
– Пока – тьфу-тьфу! – заграничные путешествия связаны у меня только с хорошими воспоминаниями. Но я, конечно, в этих поездках очень осторожен.
– А какие воспоминания связаны у Вас с Германией? Ведь Вы бывали в нашей стране не раз.
– Одно из самых приятных – работа в Ростоке, где я ставил спектакль "Энергичные люди". Запомнился и театральный Фестиваль в Мюнстере, где нас радушно и замечательно принимали, и где мы заняли высокие призовые места.
– На этот раз вы везете к нам "Жидов города Питера" по пьесе братьев Стругацких. Расскажете немного об этом спектакле и истории его создания.
– Пьеса мне очень понравилась сразу после прочтения. Смущало только откровенно провокационное название, и я обратился к Стругацким с просьбой найти иное. Ответ прозвучал жестко: "Дуров! Пятый пункт анкеты у тебя другой, а у нас он именно этот. Мы как никто другой прочувствовали отношение к себе "людей в кожанках", в чьих списках мы значились под этой "фамилией". Поэтому мы знаем лучше тебя, как назвать свою пьесу, и менять ничего не будем!" Репетиции начались в 1991 году. Они шли и во время путча. Правда, нашелся человек в театре, который предупреждал актеров, что за участие в этом спектакле они, во главе со мной, будут висеть на улице Горького... Так был рожден спектакль, который вот уже 10 лет пользуется огромной популярностью у зрителей. И как ни странно, он не потерял за эти годы своей актуальности.
– В чем "соль" пьесы?
– Самое омерзительное явление в жизни – это когда человек живет внутренним ощущением страха. Он не свободен и постоянно боится, ждет чего-то. Пьеса на этом и строится. Неожиданно люди начинают получать повестки с уведомлением куда-то явиться. И никто не понимает – за что, куда, зачем? Только молодые ребята и мама, отсидевшая в лагерях, эти повестки не получают. Ребята говорят: "Мы не получим и мама не получит, потому что мы плюем, и мама всю жизнь плевала на них!" Так трагическое явление становятся комедией.
– Лев Константинович, а Вы не боитесь, что "страхи" вернутся?
– Нет. Наша свобода, возможно, немного иллюзорна, но она есть. Может ли все вернуться? Посмотрите мой спектакль "Жиды города Питера". Я не ставлю точку, в конце – "мигалки". Но надеюсь, до реставрации советского строя дело уже никогда не дойдет, люди поумнели. – Думается, некоторые мужчины ломают голову: как Вам удалось сохранить прекрасную форму? – Я никогда не делал никакой зарядки, никогда не соблюдал диету. Просто в своей работе я трачу много нервов. Самая эффективная диета – трата нервов. Я придерживаюсь этой формулы. Я не люблю, когда артисты уходят сухими со сцены. Это значит, что они ни хрена не сделали. Артист должен работать как молотобоец.
– О Вас говорят, как о человеке с неиссякаемым чувством юмора. О Ваших розыгрышах рассказывают легенды. Но ведь и Вас удавалось разыгрывать, и вы попадали в смешные ситуации. Не могли бы вы вспомнить хотя бы одну?
– Могу. Это было в период советской власти. Как-то приглашают меня в дирекцию театра и вручают шикарный конверт в штемпелях и печатях. Вскрываю и вижу отпечатанное на машинке письмо на английском языке. Нашел переводчика, и тот мне перевел, что фирма "Парамаунт" приглашает меня сниматься в фильме "Пятеро", и что из советских артистов предлагают еще сниматься только господину Никулину. Я тут же позвонил Никулину и окольным путем поинтересовался, не получал ли он какое-либо письмо из Америки. К моему удивлению, он попросил меня срочно приехать к нему, мотивируя тем, что это не телефонный разговор. Я поехал. Он показал мне точно такой же конверт и письмо с тем же содержанием, адресованное на его имя. Я ему говорю: "Ну что ж, поедем, научим их, как надо работать". На том и разошлись.
Всю неделю я жил под впечатлением. Начал даже записывать, какие подарки кому привезти. А в конце недели мне передали такой же иностранный конверт, в котором лежала записка на русском языке: "Счастливого пути в Америку. Твой Никулин"...
Кем только ни был Дуров на сцене! И бедным философом, и глупым барином, и несчастным калекой, и предателем. Не был только героем-любовником, но кажется и не мечтал об этом. "Мне один режиссер сказал при обсуждении роли: "Вот ты входишь, Дуров, высокий и курчавый". А я ему: "По морде хочешь?" Он и успокоился".
Высокость и курчавость Дуров не считает достоинством. Главное в мужчине, говорит он, – содержание. Пустую голову шевелюрой не скрасишь.
