В первые минуты общения он как-то даже подавляет — невысокий, очень энергичный человек с быстрыми двнжениями и особой манерой строго и проницательно вглядываться в собеседника. Когда я готовилась к встрече с артистом Театра на Малой Бронной Львом Константиновичем Дуровым, то на всякий случай, чтобы ничего не позабыть, набросала себе вопросы. Однако первые четверть часа спрашивал он. Потом (уж и не помню..по какому поводу) вдруг так заразительно и весело расхохотался! Вмиг исчезла вся строгость. Остался другой человек: добрый, обаятельный, чуть грустный.
— Но ведь он такой и есть на сцене,— вправе тут заметить читатель.
И действительно. Создать,например, образ кровопийцы Иудушки Головлева или делъца-приобретателя Чичикова Дурову. пожалуй, было бы по-человечески очень тяжело. То есть, несомненно,талант и мастерство позволили бы ему по-своему раскрыть сущность этих явлений. И все же... Ему ближе то, что требует сопереживания. Невозможно не сопереживать с его Чебутыкиным («Три сестры»), Тнбальдом («Ромео и Джульетта»), Колобком («Трибунал»), капитаном Снегирёвым («Брат Алеша»), Сганарелем («Дон Жуан»), Жевакиным («Женитьба»). Ярко и страстно. в манере бурлеска артист раскрывает всю красоту «маленького» человека с большим сердцем. Как никто другой, умеет он перемешать, слить воедино трагическое и комическое, поднять своего героя на большую нравственную высоту. Может быть, поэтому режиссер Аяатолий Эфрое особенно доверяет артнсту, доверяет его неутомимому интересу в исследовании характеров «негероев»? Дуровские образы, как правило, приближаются к «материализации» на сцене сверхзадачи спектакля. И знаменитая гоголевская комедия. как это не парадоксально, именно благодаря умопомрачительно смешному Жевакину оборачивается социально-психологической драмой. Дуров передаёт не только совершеннр невероятную внешнюю сторону событий, но то, что, по словам Гоголя, «темно, чрезвычайно темно... уму непонятно»...
Капитану Снегирёву катастрофически не везет. Полоумная жена, непристроенные дочери, смертельно больной сын. И при этом страшная нужда. Но вот добрая душа, Алёша Карамазов, хочет помочь ему. Однако капитан отказывается взять деньги... Для Дурова это не просто сюжетный штрих, но нравственная позиция — даже в самом малом, даже доходя до абсурда, его герой предпочитает не идти на компромисс с собственной совестью. Особенность страстной и какой-то даже отчаянной исполнительской манеры позволяет артисту подчинить внешние коллизии своему миропониманию и «высветить» волнующую его проблему. Поэтому Снегирёв и позже Сганарель передают весь пафос актёра: человека, богатого духовно, обладающего высокой нравственной силой, не сломить. Его почти невозможно заставить говорить о себе. Зато с какой любовью рассказывает Лев Константинович о своих учителях.
— Когда после войны мы пришли в школу-студию МХАТа, кроме рвения молодости и довольно смутных представлений о театре, о работе актера, ничего не было. Культуру в высшем смысле этого слова и любовь к самым разным видам искусства прививал нам Георгий Авдеевич Герасимов. Очень уж умел он «выбивать» из человека жлобство и невежество.
— То, что, придя в театр, на сцене я почувствовал себя как дома, несомненно, заслуга Блинникова. От него мы уходили не выпускниками, но готовыми актерами. В дипломном спектакле —• «Егоре Булычове» — я играл Трубача. Позже снялся в этой роли в кино. И все-таки, мне кажется, выпускная работа была интереснее.
Дуров много рассказывает об Анатолии Васильевиче Эфросе.
— Мы работаем вместе 20 лет. И все мои лучшие роли связаны с его именем. Я вообще считаю, что такие постоянные содружества режиссера и актера—вещь полезная. На понимание друг друга, на объяснения и выяснения, на все второстепенное тратится минимум времени. Кроме того, Эфрос — большой психолог...
Я спросила Льва Констан-тиновича, кем бы он стал, если бы не был актером.
— Кто во мне гибнет сейчас, так это столяр-краснодеревщик. Люблю с деревом возиться. А я ловлю себя на том, что не могу представить Дурова в состоянии даже относительного покоя. Чтобы я выпиливал или просто телевизор смотрел. Наверное, это происходит оттого. что напрочь отсутствует в этом человеке - эдакое «сценическое спокойствие», чувство своей весомости и значимости. Существует, пожалуй, даже обратная зависимость: чем больше он играет. чем удачнее получается образ и, естественно, больше успех у аудитории, тем меньше в нем остается театрального, «артистического». Одна из последних ролей артиста (работа над ней еще не завершена) — молодой учёный в спектакле «Снятый и назначенный» Я. Волчека. Работа, не характерная для репертуара Дурова. Я прошу рассказать о ней подробнее
— Пожалуй, за последнее время это будет моя вторая большая роль в пьесе советского автора. Мой герой хочет создать идеальнуго организацию труда в НИИ. Но зто, оказывается. не так-то легко. Наука управления людским коллективом ничуть не проще науки как таковой. Дорого дается молодому ученому эта истина. Мне хочется передать всю сложность его взаимоотношений со Стариком — всемирно известным ученым, место которого молодой решился занять, уверенный, что сможет сделать для науки больше.
— Признаться, встреча с современником лицом к лицу — это необычайно интересно и сложно. Пытаюсь делать кое-какие «примерки», кроме непосредственных репетиций. На экраны вышел фильм ленинградских кинематографистов •« Последний день зимы». Мой бригадир строителей — творческая личность. Он из тех, кто ломает застой. Для него немыслим подход: «хорошо выполнять свои обязанности. даже в передовиках ходить и в то же время быть потребителем». Думаю, что бригадир в кино сумеет во многом помочь ученому на сцене...
Когда слушаешь Дурова. понимаешь: он увлечен новой работой. Увлечен, как я тогда, когда создавал великолепных Сганареля («Дон Жуан» с его участием в 1974 году получил всемирное признание на театральном фестивале в Югославии). капитана Снегирева и других. Школа у него прекрасная. Классические образы настоятельно требуют умения перевоплощаться, как бы отходить от себя. Предельно зло бодневный образ современ-ника дает артисту возможность выравить определенный тип и характер по-новому — не на образе униженного и оскорбленного ма-ленького человека, но совет-ского ученого, полновласт-ного хозяина своей судьбы. Раскрыть свою творческую формулу «реализм + философичность + интеллект». Последнее, о чем я спрашиваю Дурова, это о его мечте, о той роли, которую пока еще нет возможности сыграть...
— Наверное, такая роль есть у каждого артиста. Для меня — это царь Фёдор Иоаннович.
Слова Льва Константино-вича воскрешают воспоминания о его Чебутыкине: истерзанном жизнью и в то же время несломленном... Если суждено быть царю Фёдору — Дурову. то можно с уверенностью сказать: явление это будет интересным и значительным. Потому что залогом являются все творчество артиста, его самоотверженность и талант.
