Лев Дуров временно возглавил Театр на Малой Бронной Лев Дуров - народный артист СССР, известный актер и режиссер, вскоре после ухода с Малой Бронной Андрея Житинкина назначен временно исполняющим обязанности главного режиссера Театра на Малой Бронной. С этого, естественно, и начался разговор.

 -Вопрос естественный: зачем вам понадобилось руководство театром?

- Несколько раз труппа обращалась ко мне с таким предложением, я отказывался. Идеалом главного режиссера для меня был Георгий Александрович Товстоногов. Наверное, можно назвать человек пять из ныне живущих, но не больше: это очень трудная профессия, предполагающая, помимо прочего, художественную диктатуру. Но без лидера, который мощно и сильно ведет театр, очень трудно что-то дельное сделать. У нас в театре так вышло, что 24 актера выразили недоверие режиссеру Житинкину Андрею, и пришлось с ним расстаться как с главным режиссером. Не совсем красивая вышла история, потому что затеялась несправедливая и, я сказал бы, нечестная полемика. Писалось о каких-то подметных письмах. Никаких подметных писем не было. Было обращение к директору, который у нас в театре заключает контракт с главным режиссером, в котором актеры просили не продлевать с Андреем Житинкиным контракта как с главным режиссером. По творческим причинам было выражено недоверие. Житинкину, как мужчине, нужно было спокойно развернуться и сказать "до свидания". Никто бы никаких претензий к друг другу не имел. А тут началось публичное выяснение отношений. Хотя, мне кажется, вмешиваться тут нет ни у кого никакого права. Директор и актеры решают судьбу своего театра. Все.

- Что теперь? У вас есть дела не только в Театре на Бронной, есть хорошие антрепризные спектакли, есть театр "Школа современной пьесы" и там несколько ролей. Как теперь все совместить?

- Поэтому я и настоял, чтобы я был временно исполняющим. Мы приглашаем молодых с перспективой. Как кто-то появится и можно будет определить, что он-то и может стать руководителем театра, художественным, главным режиссером, я тут же скажу: ваше место - вот оно, до свидания, ребята- Когда ушел Сергей Женовач, то, мне кажется, ситуация вышла неприятная. С ним вместе ушли актеры и театр лишился сразу нескольких спектаклей... - Он забрал своих актеров, которых мы приютили, чтобы быть до конца откровенным. Он попросил принять, кажется, 14 человек, мы пошли на это. Я помню свой приход вдесятером в театр с Анатолием Васильевичем Эфросом - это тоже был болезненный момент. Когда приходят артисты известные, много играющие, в новую труппу, театр настораживается. Целый год, придя в "Ленком", я не был занят ни в одном спектакле. Страшно переживал, но понимал, что Анатолий Васильевич сколачивает общую труппу, а Левка тут, он - свой, подождет. Я даже подал заявление об уходе, они его с директором театра Колеватовым, хохоча, порвали. Так и здесь. У них отобрали помещение студии "Человек", и все они оказались у нас. Женовач называл новые и новые фамилии, и они приходили, он потребовал бессрочного контракта. При этом он не хотел, как Эфрос на Малой Бронной, сколотить общую труппу. Поэтому и случались эти истории, которые превращаются в легенды, что Малая Бронная - опасная улица, а наш директор съедает всех режиссеров. Все не так, поверьте. Надо было честно сказать: ребята, извините, не получается, нет у меня такого дара, до свидания, и уйти безболезненно, спокойно. И мы встречались бы на улице и обнимались. Вместо этого сочинялись легенды. Хотя судьба у нас действительно сложная. И началась она с ухода Анатолия Васильевича Эфроса, гениального режиссера. Когда уходит такой лидер, болезнь длится очень долго.

- Как вы оцениваете время Житинкина? Ведь были роли и у вас?

 - Я после первого же спектакля с ним серьезно говорил на коллегии. Когда показывают мучения художника, я понимаю, когда начинают подглядывать в замочную скважину - нет. Есть два знака в арифметике - плюс и минус, а я еще придумал - вверх и вниз, еще два знака. Вот мы сейчас стараемся вниз. Вчера я ради эксперимента посмотрел по телевидению подряд несколько передач. Сплошная пародия, мы опускаемся вниз. Все дискуссии по поводу русского языка, по поводу культуры - все ведут вниз. Люди привыкают, что надо бежать на жареное. Я выступал по поводу русского языка. Я не хочу, чтобы нация опускалась, чтобы исчезли Чехов, Тургенев, Толстой... Пушкина я могу процитировать в любой аудитории. Сорокина я не процитирую нигде. Я не ханжа, слова соответствующие, бывает, употребляю, но в определенном месте, в определенном контексте. А Житинкин по телевидению объявляет, что лучше, чтобы дети мат слышали со сцены, а не в подворотне. Мне становится нехорошо.

- И что с его спектаклями теперь станется?

- Никто резко не собирается убирать его спектакли из репертуара. Если актеры, занятые в них, будут ответственно к делу относиться, никто никаких попыток уничтожения предпринимать не будет. Что-то уйдет само по себе. Думаю, что уйдет "Калигула", потому что с художественной точки зрения спектакль мне категорически не нравился.

 - Главный режиссер должен не только приглашать режиссеров старых, молодых и среднего возраста, но и сам ставить спектакли...

- Я ставлю "Дети Ванюшина". Мне кажется, это потрясающая пьеса, очень актуальная сегодня. Здесь тема уходящего времени, цепляния за него... Мне жалко моего уходящего времени, я не такой, чтобы взять пистолет и застрелиться оттого, что оно уходит, но трагическое настроение часто меня посещает. Что-то уходит, а в наше время было что-то мощное и прекрасное и в театре, и в кино, и вообще в искусстве. Оно уплывает, уплывает, и что-то идет на смену. Происходит некая девальвация. Я шутя говорю: "МХАТ, Малый, те корифеи были аристократами, мы - разночинцы, а на смену нам идет ПТУ". Понятно, что притормозить нельзя - это прогресс, движение, хотя, как говорил Лев Николаевич Толстой, как можно усовершенствовать ужас? Он станет еще ужаснее. Так вот мы все, сообща пытаемся усовершенствовать ужас. Мне этого не хочется. Банальные слова: семья, отцы, дети, но эти проблемы существуют всегда, в каждой семье. Уходят дети, нам кажется: я, мы отдали все, а дети говорят, что им это ничего не нужно. Как мой внук Ваня, такой большой, крупный, обнимает нас с бабушкой и говорит: "Вы мои мальки". Мы для него уже маленькие. Он прав, но хорошо, что он это делает любя. А другие говорят: да идите вы, мальки - и перечеркивают то, что за нашими спинами было. Спросите сейчас, кто в училище на первом курсе подробно расскажет о гениальном Эфросе? Нет, что-то понаслышке, чуть-чуть. Жалко? Жалко. Не хочется этой девальвации, поэтому я взялся ставить "Детей Ванюшина". Уверен ли я, что будет невероятный успех? Нет, не уверен, но то, что я сделаю что-то полезное, красивое и щемящее душу, что спектакль будет со смыслом, с тем, который заденет каждого сидящего в зале, в этом я уверен.

 - Неужели вы сами готовы подчиниться воле молодого человека, который придет со стороны, хотя великой истории этого театра он все равно будет несоразмерен?

 - Я поддерживал каждого нового режиссера. Если человек талантливый, если его чаяния, мысли и художественность будут совпадать с труппой, с удовольствием все отдам и скажу: ради бога, руководи. У меня нет никакой ревности. У меня были уроки. После того как я год ничего не играл, пришел Туманишвили, замечательный режиссер, и стал ставить "Что тот солдат, что этот". Он мне сказал: "Ходите по сцене и ловите бабочек". Я говорю: "Зачем?" - "А вы ловите". Однажды мы поехали на гастроли. Там гуляем с Эфросом где-то в лесу, он спрашивает, что там с Туманишвили происходит? Рассказываю про бабочек - не понимаю зачем. "Вот вы привыкли вариться в собственном соку! Если говорят тебе ловить бабочек, лови и все". После отпуска я встретил Туманишвили на улице, мы обнялись, и начались замечательные репетиции. Вышел очень хороший спектакль. Когда что-то новое настоящее, это всегда находит отклик в труппе. А что-то противоестественное вызывает сопротивление. И ничего с этим не поделаешь.

- Некоторое время тому назад известный режиссер, выступая на режиссерской конференции, потребовала буквально какой-то солидаризированной реакции зала в связи с тем, что в Москве по-прежнему работает на своем посту директора театра убийца Эфроса. Речь шла о директоре Театра на Малой Бронной. Поскольку ваше имя тоже возникает рядом с именем Эфроса то так, то этак, я не мог не задать вам этого вопроса. Каково ваше отношение к этому выступлению и вообще к недавней еще истории?

- Я подоплеку любого выступления знаю и моментально могу сказать почему. Сразу хочется сказать: докажи. Смешно, это недоказуемо. Конечно, все это не так. Да, Коган - очень мощный директор, профессионал. Идеальный ли он руководитель? Конечно, нет, у каждого руководителя масса недостатков. Иногда ему кажется, что он и художественный руководитель, даже подсознательно, может быть. Но чтобы он когда-то кого-то уничтожал, - поверьте мне, это неправда. Тогда можно назвать МХАТ убийцей Станиславского, потому что он ушел к себе домой, и они ходили к нему группой.

- И доля истины в этом есть.

- Я не знаю, есть ли. Правды никогда не найти, потому что у каждого своя правда. В театральном деле все построено на самолюбиях, на большой зависимости. Так что это выступление ничем не оправдано, и права говорить такие слова нет ни у кого. Что на Таганке произошло? Кого там обвинять? Любимова, который создал этот театр? Конечно, нет. Губенко, которому показалось, что он вступился за актеров? Конечно, нельзя, хотя взгляды гражданские его и мои ничуть не совпадают. Но если разбирать театральный конфликт, я не могу опрометчиво кого-то обвинять. Это очень опасно. Крикнуть легко, тем более что это - безнаказанно.

- Некоторое время тому назад мне рассказали, что Лужков издал такой указ, направленный против рекламы курения, в котором предложено без особой необходимости на сцене не курить. Действительно ли стали меньше в театрах курить в связи с этим распоряжением?

- Не знаю, но когда на телевидении актеры начинают курить, мне кажется, что они не знают, что им делать, и заполняют паузу, хватаясь за сигарету. У меня в спектаклях, пожалуй, никто не курит. Запретить трудно - если у Чехова ремарка: закуривает. Что тут делать? Тут Юрий Михайлович не может запретить. Хотя за определенную чистоту бороться следует. Без дела никто, думаю, не будет этим заниматься. Тем более - занятие плевое.