За последние годы наш театр здорово поднаторел в производстве средних спектаклей. Грамотных, одинаковых, ни хороших, ни плохих. Давненько мы не видели больших триумфов и полных провалов. А ведь и без того, и без другого скучно.
Впрочем, за провал должна руками (и ногами) проголосовать публика. А она на спектакле Иосифа Райхельгауза «...С приветом, Дон Кихот!» смеялась и аплодировала. Правда, и публика в «Школе современной пьесы*'на Трубной была премьерная ь- в основном приглашенная...
«...С приветом, Дон Кихот!» — трехчасовое зрелище в двух актах и четырех действиях. Каждому действию соответствует свой жанр: драма, опера, балет, клоунада. Райхельгауз — крупный специалист по приготовлению театральных винегретов. Впервые он заставил драматических актеров выпевать арии и кидать батманы несколько лет назад в спектакле «А чой-то ты во фраке?». И, казалось, наткнулся на золотую жилу. Когда что-то делают плохо — это смешно. Когда что-то плохо делают люди с известными лицами — это ужасно смешно. Но «Дон Кихот», как всякий ремейк, проигрывает прежде всего в силу своей вторичности. А еще потому, что и опера, и балет, и цирк притянуты сюда за уши. Они не обязательны. Просто хотелось, наверное, поскорее уйти от слов.
Сюжета в «Дон Кихоте» нет. Это некие вариации на тему. Вполне избитую тему донкихотства. Свет в зале еще не гаснет, а на авансцену уже поднимается Лев Дуров — Санчо Панса и начинает говорить со зрителем плохими белыми стихами. Позже он будет пару раз неожиданно сбиваться на этот тон. Пустого, бессмысленного текста в первой части «Дон Кихота» так много, что его пришлось местами ритмически организовать.
Лишние слова возникли из-за отсутствия действия. Но Дон Кихот у Райхельгауза — вообще не деятель. Альберт Филозов играет размягченное, меланхолическое существо, не фанатика, а юродивого. Это Рыцарь Вечного Сомнения, которого время от времени верой, как палкой, подгоняет собственный оруженосец. Санчо тоже осовременен до неузнаваемости — отягощен избыточным сознанием и не смешон.
Оживление наступает только благодаря Татьяне Васильевой — Дульсинее. У нее во всех четырех частях самые яркие и определенные образы. Для нее написаны самые толковые и трогательные слова. Она прекрасно поет поперек нот, бася и фальшивя. Кроме того, она щедро отдает режиссеру свое большое, красивое тело, чтобы затыкать им смысловые и художественные пробоины. Абсолютно невинную фразу: «Мой папа — Педро, мама — Хуанита» Васильева произносит как вопиющую непристойность...
Что касается непристойностей, надо упомянуть и случайно промелькнувшее в одной из оперных арий матерное словцо.Хотя не исключено, что авторы просто не смогли найти другую рифму к слову «променять». С рифмами они, бедняги, вообще намучились: «Здесь тебе без слов, осел, объяснят, что ты козел,..», «У народа нету прав и поэтому он прав...» Конечно, хочется, чтобы такие слова побыстрее закончились, и начались танцы.
Спектаклю предпослан эпиграф: «Летим по свету, чтобы защищать беспомощных и слабых от свирепых и сильных...» Господи, как надоел этот культ беспомощности. В том числе и профессиональной. Где вы ходите, сильные и свирепые? Провал — дело хорошее, но без триумфов по-прежнему скучно.
