Лев Дуров рассказал зрителям телеканала «Культура» о своей линии жизни:

Лев Дуров:
- Спасибо. Добрый вечер, спасибо, что вы пришли, и так вас много. Я, честно говоря, сразу стал волноваться, потому что вы все такие красивые, с такими умными глазами, уже боюсь вопросов ваших, может быть, у меня не хватит на это сообразительности и чего-то ещё, чтобы как-то красиво и остроумно ответить. Но посмотрим, как разговоримся, да?

Вы знаете, само название передачи как-то меня настораживает, потому что линия жизни... Я думаю, что линию жизни каждого человека можно обозначить только после того… грустные мысли, но только когда он уйдет. Потому что мы рождаемся маленькими замечательными пупсиками, потом все одинаковые, несмотря на то, что мы черненькие бываем, желтенькие, какие угодно. А потом что-то постепенно в нас начинает торжествовать, мы приобретаем профессию, кто-то становится героем, кто-то становится преступником, кто-то становится замечательным человеком, кто-то – не очень. А вот как это все программируется… Если бы кто-то мог запрограммировать свою линию жизни, я думаю, что это было бы неправильно, это невозможно сделать.

Я однажды был на очень серьезной такой конференции в университете Московском, очень давно. И вот там выступали различные ученые. Оказалось, что один ученый, который занимался космической биологией, сказал: «вот вы знаете, японцы, - ну, вы это тоже, наверное, читали, - вычислили, что у человека есть неудачные, опасные дни, и что они могут их рассчитать». Он говорит: «Я первый подверг японцев недоверию и сказал, что этого не может быть». Но оказалось, что они стали вычислять по биографиям: берутся данные твоей биографии, вычисляются твои опасные дни. И они сделали элементарный эксперимент– они раздали результаты в гаражи, где водители выезжают на трассы. Водителю повесили «У тебя опасный день». И оказалось, что аварийность снизилась чуть ли не на 90%.Этот ученый сказал: «И тогда я понял, что это правда. И тогда сам провел такой эксперимент – я по энциклопедиям стал рассчитывать дни возможной смерти человека. Я могу… я говорю совершенно серьезно, - он сказал, - рассчитать день, то есть, месяц смерти каждого человека. Но как ученый я, прежде всего, должен рассчитать для себя. Конечно, я никогда этого не сделаю».

Я почему рассказал эту историю, потому что мы все с вами бессмертные, правда? Это кто-то умирает, а не мы с вами, да? Это невозможно же. Поэтому и рассчитать, думаю, свою линию просто невозможно. Как ты рассчитаешь? Все состоит из случайностей, из неожиданностей, и как твоя жизнь сложится, как она запрограммируется, и что произойдет завтра, думаю, что никто из нас не знает. И хорошо, что не знает, потому что жизнь вся состоит из подарков. Одни со знаком минус, другие со знаком плюс, но, тем не менеё, каждый день мы как бы начинаем какую-то новую жизнь.

Вы обратили внимание, вот Новый Год, почему мы ждем этого праздника всегда? Нам кажется, что с 1-го января начнется какая-то совершенно иная жизнь. Правда же? У вас такое есть ощущение, нет? А? Вот, почти все кивнули. А оказывается, 1-го января все продолжается так же, как и было. Те же заботы, та же борьба, те же праздники, все то же самое.

Так что я думаю, что линия жизни, она… Трудно её, даже не надо, наверное, определять. Вот как жизнь идет, так она и идет. И думаю, что каждый – дирижер своей судьбы. Нет, от многого она зависит. Наверное, зависит и, в первую очередь, от семьи… Даже не знаю, как сказать, кто человека воспитывает, вот я не могу сказать. Школа учит, она не воспитывает. Скореё всего, семья. И то, даже я никогда не был воспитателем, я никогда не говорил: «Это можно, это нельзя». Я просто жил сам нормально и так даже не мог предположить, что у меня дети или внуки будут какими-то плохими. Не мог даже этого предположить. Это было как-то само собой во мне запрограммировано – колоссальное доверие к ним. И вот пока, тьфу-тьфу, оно так все у меня и случается, и так оно и идет. Давайте, что ли, разговорите вы меня, ладно? Ведь кто-то, может быть, про линию жизни лучше знает, чем я, а уж я тогда или с вами поспорю, или, наоборот, с вами соглашусь. Хорошо?

Вопрос из зала:
- Я хотела задать вам вопрос в связи с тем, что Вы сказали чуть выше. Поскольку программа называется «Линия жизни», самый простой вопрос – верите ли Вы в хиромантию? И второй – Вы сказали о подарках со знаком плюс или минус. Расскажите о двух самых ярких подарках в Вашей жизни с этими знаками.

- В хиромантию… я даже не знаю, что такое хиромантия. Гадание по руке? Вы знаете, я всяких гаданий боюсь. Я однажды попал в такую ситуацию – мы приехали в Мексику, вернеё, не приехали, а прилетели, 38 часов я ехал туда, куда мне нужно было вот приехать, в город Катемака. А мне сказали, наш режиссёр Сергиев сказал: «Ребята, только учтите, в городе Катемака был съезд черных ведьм. Будьте осторожны. Если на вас будет пристально смотреть женщина, а особенно, если будет пожилая или седая – бегите, бегите». Я посмеялся, думаю, какая чушь, сейчас я прям от женщины и побегу! Не дождетесь от меня. Побегу ей навстречу. Вот. И вот мы стали сниматься. Однажды во время съемок в джунглях была очень большая массовка, и я смотрю – стоит гаучо, настоящий. У него такая ковбойская лошадка - настоящая, рабочая, с лассо на луке, лука такая кованная, стремена обшиты кожей, деревянные. Такая красотища невероятная! Он сам в сомбреро, в пончо. И я, не зная ни одного языка, кроме русского, актёр - я на пальцах могу объясниться, ему говорю: «Мол, парень, дай мне эту штуку, вот эту штуку, и дай мне твою лошадку, я на ней сфотографируюсь». Он: «Да, да, о’кей, о’кей», дает мне все это, я одеваюсь. А я сам лошадник, я знаю, как обращаться с лошадьми, умею ездить, я сажусь на эту лошадь и одного актёра прошу: «Вот сфотографируй меня, просто я хочу быть таким вот мачо, звонким, как футбольный мяч».

Сажусь на эту лошадку, и вдруг она неожиданно начинает пятиться. Я её не посылаю, у меня нет шпор, лошадь не делает этого никогда. Она начинает пятиться, пятиться, пятиться, пятится спокойно и втискивается в такое пространство между бетонной стеной и пальмой, вплотную. И вдруг она разворачивается головой, ударяется об эту пальму, мне что-то делается совсем нехорошо, потому что этого не может быть, лошадь не может этого делать, она делает стойку и начинает заваливаться на меня. И я понимаю, что меня нет, потому что это на меня падают 600 килограммов, вот эта лука кованная идет мне в горло, и понимаю, что все. Мы падаем на землю, пыль, полный рот пыли, и я вижу только – бьются её ноги надо мной, и лассо. И я думаю – боже мой, чужая лошадь, не дай Бог она ноги переломает… Это невозможно, и все пытаюсь сбросить лассо с её копыт и отжимаюсь… она прижимает меня к пальме, и я все время отжимаюсь от этой пальмы, чтоб она меня не придавила.

В общем, я знаю, как обращаться с лошадьми, я вскочил и сказал: «Куколка, бравушки, бравушки, бабочка, тихо, тихо, тихо, тихо, тихо, бравушки, бравушки». А её вот так бьет, колотит лошадь. Она успокоилась постепенно. Прибежал врач – у меня ни одной царапины, ничего нет, только весь в пыли.

Вечером ко мне в номер приходит оператор Мукасей, который в это время снимал на озере, и говорит: «Скажи пожалуйста, там у тебя была история?» Я говорю: «Да». – «Вот завал?» Я говорю: «Да». – «А где?» Я говорю: «Ну вот мы лежали с лошадью рядом между бетонной стеной и пальмой». Он говорит: «Тебе там места нет». Я говорю: «Как нету?» - «А завтра придешь, возьми рулетку у меня с камеры и померяй. Там ширина седла, там даже лошади нет места». Я приехал, взял рулетку, смотрю – вот такое пространство. Мы лежали, я вам отвечаю, мы лежали с ней рядом, с лошадью, я отжимался рукой, все это видели, мне там места не было. На что Сергиев сказал: «Не верил? Получил? Она не хотела тебя убить. Она была, наверное, в массовке, эта ведьмочка, которая просто решила… Ах, ты не веришь? И она тебя напугала. Теперь ты веришь?» Я говорю: «Не-а».

Вот я не верю, но это со мной было. А потом у меня однажды с Георгием Александровичем Жженовым… Ой, нет, не Александрович… мы ехали в поезде, и к нам пришел молодой человек и сказал, что рядом едет женщина, помните, по-моему, её Лидия Михайловна звали, которая была крановщицей, её ударила молния. Может быть, вы помните это, она стала насквозь видеть. Сейчас уже многие насквозь видят, я сам попал в такой центр, где маленькие дети, до 14 лет, садятся, завязывают себе черными платками глаза или надевают маски черные и про тебя рассказывают все, что у тебя болит, что у тебя не болит. Они тебя видят насквозь, у них открывается компьютер. У некоторых по несколько компьютеров.

Так, вот, эта женщина пригласила нас к себе в купе, мы рядом ехали. Мы пошли к ней, и она говорит: «Сейчас я вас посмотрю», и стала все рассказывать. И все подробно, подробно. И надо мной стала смеяться, почему я и убедился, что она на самом деле видит. Она сказала: «Дуров, откуда у тебя столько переломов?» Я говорю: «А сколько?» Она посчитала, ошиблась на один перелом. А потом оказалось, что это в детстве, там уже муфточки никакой нет и следа нету. И потом сказала: «Давайте я вам погадаю». Вот она берет руку и начинает… Я боюсь этого. И она начинает говорить: тебе столько-то лет, столько-то у тебя было… Быстро, быстро, быстро, быстро, быстро читает все, как кто-то сказал: «Опасно ей совать руки. Она говорит, сколько у тебя детей, а может быть, ты даже не знаешь». Потом она говорит: «Скажи, пожалуйста, Дуров, у тебя ведь была экстремальная ситуация год тому назад?» Я говорю: «Была». – «Такая, на грани смерти». Я отвечаю: «Была». Она говорит: «Автомобиль?» - «Нет, лошадь». Она говорит: «Тебя нет». Я говорю: «Как?» - «А ты умер. У тебя точка смерти почти сформировалась. Вот я поэтому сразу споткнулась, думаю – Дуров сидит передо мной, а его нет». Так что не знаю, верю, не верю, вот знаете, как хочешь. Я вроде и не верю, а в то же время лежал рядом. Вот что хочешь, то и делай, как хочешь, на эту тему рассуждай.

Не знаю… Скореё, ученые могут ответить на эти вопросы, да и то, они на это не отвечают. Потому что все знают прекрасно, кто жил когда-то в деревне, есть черный наговор, да, могут на тебя порчу напустить. Могут? Могут. И как избавляться – тоже учат. Нафантазируй крест Божий, чтобы он загорелся, и вся с тебя порча как рукой снимется. Вот кто-то однажды попробовал. Снял порчу. Ну, на меня пока не напускали. Нет, пытались, не получается. 

Пожалуйста, кто ещё? А то в какие-то мы страшно научные дебри залезли с вами.

Вопрос из зала:
- Я хотел бы обратиться к Вашей творческой личности, как бы продолжая начатую тему, от бытового суеверия перейти к творческому. Приходилось ли Вашей творческой личности оказываться на месте Фауста? Была ли встреча со своим Мефистофелем, и чем она закончилась? Спасибо.

- Вы знаете, сейчас, когда я в чем-то убежден, и если я знаю, что я прав… Я придумал недавно два знака: математические знаки есть «+» и «-», я придумал вверх и вниз. Когда я знаю, что я хочу «вверх» по отношению к людям, а мне говорят: «Нет, нет, нет, нет, нет, вниз», и когда я знаю, что я в этом убежден, я всегда говорю: «Меня победить нельзя, меня можно только убить». Если я убежден, и моя правота светлая, а я знаю, что она светлая, меня победить нельзя. Меня можно только убить. И это знают. Те, кто пытался меня обратить в другую веру в творчестве, у них не получалось. Те, кто меня звал вверх, я их обожаю до сих пор. Они многие ушли из жизни, а я их чту, они у меня в душе. А кто пытался меня, как говорится, опустить, у них не получалось и не получится. Ни у кого.

Вопрос из зала:
- Может быть, ответ на этот вопрос знает уж вся страна, но, к сожалению, я не знаю. Скажите, пожалуйста, Вы относитесь к знаменитой цирковой династии Дуровых? И если нет, то были ли у Вас какие-то смешные моменты, путаницы с этим в жизни?

 - Нет, путаницы не было, путаницы не может быть, потому что я родословную свою знал. Я не из династии цирковой, наша династия с 1540-го года. Афанасий Дуров, полковник, участник военных походов. Потом Надежда Дурова – девица-кавалерист, это все мои. Вернеё, я их, поскромнеё скажем. А потом Анатолий и Владимир, уже цирковые клоуны и дрессировщики, а сейчас и Наталья Дурова, мы с ней очень дружим, Тереза Дурова, и Тереза-старшая, и Тереза- младшая…

Вы знаете, как-то так было принято в нашей семье, что-то… не очень-то все дружили. Я знаю, что вот Владимир и Анатолий Дуровы, они были родными братьям, но как-то очень настороженно относились друг к другу, даже приписывали всякие антрепризы себе, хотя их исполнял на манеже брат. Не знаю, почему так. И как-то у меня… я не был, кроме своего папы, Дурова, с Дуровыми особенно знаком. И однажды играли в пинг-понг в Малом театре, и вдруг кто-то сзади говорит: «Здорово, брат», я говорю: «Здорово, брат», и продолжаю играть. Он говорит: «Дуров, да я правда твой брат. Я, правда, Садовский». А Садовские с нами в родстве, с Дуровыми. Вот познакомился.

А потом, извините за нескромность, вручали нам где-то звания, и вдруг какая-то большая красивая женщина в невероятной шляпе, в каком-то золотом платье или в серебряном закричала: «У нашей династии сегодня большой праздник! Мы с Левочкой получаем звания! Иди, брат, я тебя обниму!» Как-то я прижался к ней, и смотрю, так, извините, зверьем… Роскошными духами и зверями пахнет. И понял, что это Наталья Дурова. Моя двоюродная сестра. И так мы с ней подружились неожиданно. Дружим с ней до сих пор. Она очень любит меня, я очень люблю её, она вообще редкая женщина. Кто был в уголке Дурова, слышал её выступления, даже взрослые в восторг приходят, таким языком никто не разговаривает, как она, да? Высокий язык, очень красивый. Она с детьми разговаривает совершенно… она не сюсюкает, а разговаривает на равных, как с гражданами России… Она умудряется даже пеликана превратить в какую-то российскую птицу. Нет, она замечательная, я очень люблю сидеть среди детей и тоже вместе с детьми хлопать в ладоши, радоваться, как пеликан пролетает над нашей страной.

Так что вот такая история с нами, с Дуровыми.

Вопрос из зала:
-Очень рад, что наш разговор сменил тональность и все-таки в большей степени к мажору обращен, потому что я о Вас знаю как о человеке очень остроумном, замечательном рассказчике…

-Чудовищно, я чудовищно остроумен.

Вопрос из зала:
- Очень хорошо. Значит, значит попали в точку. Расскажите, пожалуйста, в Центральном Детском театре, по слухам, когда-то существовала академия травильщиков…Вы застали ещё эту эпоху?

- Я не только застал, я был одно время её президентом. Это было очень серьезное заведение. В самой большой грим-уборной собирались актёры, собирался не кто-нибудь: и Олег Николаевич Ефремов, он тогда работал в Центральном Детском театре. И прославился он, когда он играл роль Ивана-дурака в «Коньке-горбунке». Вы не представляете, что это была за роль. Вся Москва ходила смотреть на него. Это был такой собирательный образ русского человека. И тогда ещё из Ленинграда приезжали специально смотреть, как Ефремов играет Ивана-дурака. Да, казалось бы смешно? Да. Он играл прекрасно.

И вот эта Академия травильщиков – это была… вообще был удивительный театр. Я потом несколько театров сменил, и потом я и в других труппах работал, я нигде не встречал такой грандиозной труппы. Там каждый день что-то происходило. Там была совершенно железная дисциплина, потому что был грандиозный, один из лучших театральных вообще директоров, при котором вообще пикнуть никто не мог. Это был совершенно грандиозный театральный деятель, и дисциплина была чудовищной.

В то же время все что-то происходило, каждый день. А эта Академия травильщиков, она вот… все приходили и рассказывали какие-нибудь байки. У каждого была своя тема - у кого кинематограф, у кого медицина, у кого… Даже не помню, масса всего, у кого-то были наивные новеллы. Там такая была штука – если что-то рассказывал, то если кто-то говорил: «Не верю», как Станиславский, ты должен был или доказать, или покинуть Академию травильщиков на время. А если доказывал, тот, кто тебе выразил недоверие, он покидал Академию. Это все было на полном серьезе, не думайте, что это шутка. Сидели солидные люди, Иван Ильич Воронов, Перов, которые вообще актёры грандиозные. Сидела большая часть труппы, и на полном серьезе все это, значит…

 И я пришел и первый раз попал на заседание Академии, и рассказал, как… Вот, к сожалению, опять минорная нотка, как водитель в Крыму где-то ехал на машине, упал в пропасть, вылетел из кабины, зацепился подбородком, его скальпировало почти всего, а потом его подобрали, все ему пришили, и теперь все в порядке. И нельзя отличить даже, стал красивеё, чем был до падения. И кто-то сказал: «Не верю». Я попросил прислать мне журнал «Вестник медицины». Мне прислали, я пришел на заседание Академии и сказал: «Вот, пожалуйста, все… Вот здесь все написано, вот там и чертежи, по которым пришивали, вот фотографии до падения, после падения». Все замерли и кто-то сказал: «Так, понятно, Полупарнев, - это он крикнул «не верю», - покинь заседание. Дуров, это потрясающе, вот до следующего заседания ты становишься президентом Академии травильщиков, хоть ты молодой». Вручили мне символический портфель, и я приблизительно месяца три был президентом.

Там, вы понимаете, можно было доказать очень просто. Была такая артистка Струкова, она всех Баб Яг играла. Она такая немножечко была согбенная и в жизни немножечко напоминала Бабу Ягу, только добрую. И она однажды вошла, встала к двери, в дверях во время заседания Академии травильщиков и сказала: «Дорогие мои, я вчера видела розовую собаку». Кто-то сказал: «Не верю». Она сказала: «Да? Пойдемте, я вам сейчас покажу место, где стояла розовая собака». Все сказали: «Верим, верим, все». И кто высказал недоверие, был изгнан тут же. Это тоже могло служить доказательством, потому что она очень убежденно сказала про это место.

Так что это такая серьезная была Академия. Ну, я вам не буду рассказывать все, что там происходило, потому что происходило бог знает что, и все это было замечательно. То есть я вам уже назвал имена, вы представляете, насколько солидная это была Академия, гораздо солиднеё, чем многие современные академии. Я сам дважды академик.

Вопрос из зала:
- Я хотел задать вопрос, может быть, чуть-чуть некорректный. Существует известная мысль, что все актёры - как дети, но, тем не менеё, очень многие актёры…

-...не распускаются.

- Да, но очень многие актёры боятся старости, потому что уменьшается количество ролей. Вот как Вы ладите с собственным возрастом?

- Сейчас. Сразу отвечу. А чего, я так плохо выгляжу, что ли? А чего ж ты сразу так? Коллега, коллега, говорит, чего ты такой старый-то? Вот, значит, однажды Анне Маньяни фотограф принес фотографию, как бы ей на утверждение. Она посмотрела и сказала: «Негодяй! Где мои морщины? Я на них потратила 55 лет!» Разорвала фотографию и в гневе ушла. Вы знаете… нет, тоже не буду некорректным и не скажу, не задам вопрос «А зачем менять свою внешность в старости?» Все же прекрасно всё друг про друга знают. И оттого, что я сейчас вошью себе в башку искусственные волосы, я не стану моложе, и ко мне девушки молоденькие не подскочат и не скажут: «Позвоните мне». Нет, не будет этого все равно, не получится этого, понимаете? Поэтому я думаю, что все нормально. Возраст есть возраст, а чего мне с ним бороться, когда он мне идет? Я играл молодые роли, когда был мальчиком. Потом я взрослел, взрослел, а, кстати, стариков играл ещё почему-то в молодости, вот не знаю, почему. Либо был хитрый и уже готовился к старости, знал, что она рано или поздно придет. Понимаете, вообще у итальянцев, я её часто вспоминаю, есть замечательная пословица - «стариков надо убивать в детстве». Вроде звучит ужасно, да? Но какая замечательная пословица. Нельзя становиться стариком даже в 70-летнем возрасте, нельзя. Трава зеленая, солнце светит, все, ты пацан. Иди в театр, радуйся. Вот все… мы же, россияне, чем озабочены? Какая погода сегодня. Вы обратили внимание? Вот утром, да, просыпаемся и в окно – ой ты, какая жара. Назавтра - ой, какой дождик. Армяне, они с утра озабочены – затянут Арарат облаками или нет. Вот это их заботит очень сильно. А нас, русских заботит погода, погода. А я всегда радуюсь и говорю: «Дождик, как дождик льет. Жара, как хорошо, какая жара». Вот и все. Когда ты настраиваешься вот так… я даже рецепт давал. Когда просыпаешься утром, спускаешь ноги и думаешь: «Какая жуткая погода, чего-то роль у меня не клеится, какие цены, какое правительство и вообще какие бандиты». А теперь то же самое, да, только надо встать, поднять руки вверх - это я вам рецепт даю, - и высоким голосом сказать: «Ой, какая погода! Ну, не клеится роль, но какое правительство, ну какие цены, ну какие бандиты!» И все, и на весь день вы бодрый идете на работу. Все замечательно.

Я каждое утро это проделываю. Да. Я вообще все время пою. Это когда… даже мне дежурный в театре говорит: «Когда я слышу, думаю – о, Дуров идет в театр». Издалека меня… Я все время пою. Он меня спрашивает: «Дуров, а чего ты все время поёшь?» Я говорю: «Это чтобы не выть». И все, и тогда все замечательно. Поёшь – и все нормально.

Нет, вообще я думаю, что, знаете, что самая основная задача наша с вами - это почаще друг другу улыбаться. Потому что эти лица наши озабоченные… Мы так любим перекладывать и свои заботы на своих близких и на коллег, а вот, думаю, японцы, они правы, да? Вы поймёте у японца, то ли у него деньги украли, то ли, наоборот, ему кто-то подсунул в карман деньги? Они всегда улыбаются, да? Не поймёшь. А мы сразу печальные с утра.

Вопрос из зала:
- Мне очень интересно, Вы дома что-нибудь делаете сами, или все делает только жена?

- Вам по мне видно, что я такой холеный… Нет, я вообще умею делать все и делаю все. Я даже вам сейчас себя разоблачу, многие женщины презрительно улыбнутся: я обожаю мыть посуду. Я не могу видеть грязную тарелку, я не могу видеть грязную вилку. И никто из домашних не успевает раньше меня вымыть. Нет, я умею все, я умею готовить, я очень красиво готовлю. Да нет, все что угодно могу. Вот могу дать вам рецепт, вы такое блюдо, наверное, не знаете, «дуровка» называется это блюдо. Надо натереть картошку на терке крупно, в маленькую сковородочку её уложить, можно яйцо туда разбить, чтобы оно скреплённо держалось. И вторую такую же сковородочку иметь. Потом полезть в холодильник: все, что у вас есть, обрезки от чего угодно, от колбасы, от мяса, от сыра, от чего угодно, зелени, все обрезки собрать. Все мелко-мелко нарубить. Когда поджарится эта одна порция, то вот все, что вы нарубите, положить сверху, второй сковородочкой, накрыть, поставить в духовку на пять минут, вытащить, и попробуйте. Какие там пиццы-миццы! Вы что! Дуровка – это лучшеё блюдо в мире. Попробуйте его.

Нет, на самом деле, на самом деле я по дому все, на что у меня хватает времени, я все делаю и считаю, что очень глупо распределять обязанности женщины и мужчины в доме. Это глупость. Все должны… Все работаем, все вкалываем, и ничего тут распределяться, кичиться - глупость какая-то. Надо все уметь, все надо делать нормально. Даже удивляюсь, когда там какие-то разговоры на этот счет в семьях ведутся. Странно. Ладно, это мое дело.

Вопрос из зала:
- Ходят слухи, что Вы в детстве или в юности занимались профессиональным спортом. Правда ли? Если да, то расскажите.

- Во-первых, тогда профессионального спорта не было. Вы знаете, у нас профессиональный спорт появился совсем недавно. Все спортсмены были профессионалами, но они считались непрофессионалами. Как-то нехорошо было, чтобы мы спортом зарабатывали деньги, потому что спорт – это здоровье, что наполовину ложь. Массовый спорт – здоровье, профессиональный спорт – не здоровье. Все это прекрасно знают, и тяжелоатлеты, и боксеры, и хоккеисты, все знают, что профессиональный спорт – это есть профессиональный спорт, это заработок, да, это шоу и это гладиаторы. Все это прекрасно всё знают. Поэтому нет, я никогда не занимался профессиональным спортом, но… и вообще, артист должен чем-то одним заниматься. Закабаляются определенные группы мышц, и ты становишься неподвижным, или… Нет, ни в коем случае. Но я занимался всем. У меня второй разряд по конному спорту, у меня по футболу второй разряд, по боксу был разряд, ну, всем понемножку. Я хорошо играл в хоккей и хорошо бегал, и играл в футбол. Капитаном команды у меня был Николай Николаевич Озеров, команда называлась «Команда Московского Художественного театра». Была команда очень сильная, мощная. Знаменитый актёр, грандиозный, Кторов, когда-то был капитаном этой команды. А потом был капитаном команды Коля Озеров. Ну, тогда… я имею право так его называть, потому что мы играли в одной команде. И когда, вы знаете, в футбол играют, то там нет «Лев Константинович», «Николай Николаевич». Там определенная терминология, во время футбола: «куда ты… пасуешь». Николай Николаевич, он был очень элегантный футболист, он играл ещё за первую клубную «Спартака», но вот его грузность некая не позволила ему выйти в звёзды. Он был неоднократным чемпионом страны по теннису, вот. А я вошёл в историю футбола.

Меня очень не любили противники. Я очень цепко, противно играл, никогда не пропускал, а уж если пропускал, то поступал тоже определенным образом. И когда я играл в нападении, когда худо приходилось, Николай Николаевич кричал: «Седой, назад!» У меня такое прозвище было, «Седой», потому что выгорали волосы, и я белобрысый был. Я оттягивался назад и играл в защите. И я однажды вошел в историю футбола. Когда переодевались, я всегда слышал, говорят: «Седой играет?», противоположная команда спрашивает, там, за шкафом, говорят: «Играет» - «Убью!» Они меня видеть не могли.

Однажды был такой случай, когда я играл в нападении, и вдруг два защитника идут, ну, что такое «коробочка» мужчины знают, это когда незаметно сходятся два игрока, и ты попадаешь между ними. После этого ты уже не игрок, ты больше в этой игре не принимаешь участия. Когда тебя… такой удар, что ты потом от него не оправишься никогда, если серьезно тебя… И я вижу, как такие два валуна идут, и я понимаю, что я попал, что это идёт «коробочка». И Николай Николаевич кричит мне: «Лёва, аккуратней!» Ну а что аккуратней? Я же, мне деваться-то некуда. И вот вдруг идёт между ними навесной мяч, они его ждали. И вот этот мяч так ударяется и идет на меня. И я не задумываясь, ни с того ни с сего вот так резинку от трусов – раз, мяч – раз, туда. И я между ними побежал, такой беременненький. Они там замерли, они ничего не поняли… А я бегу к воротам противника. Тот вратарь, смотрю, он уже падает -  на него бежит беременный футболист. И хохот стоит дикий. Судья бежит рядом, не знает, что свистеть. Я же руками мяч не трогал. Я бегу, он свистнул. Я остановился, он говорит: «Вынимай», я говорю: «Не-а», думаю – на! И стою вот так. Он говорит: «Вынимай». Я говорю: «Не буду, - я говорю, - вынимай сам». Он вынул, стоял, стоял и объявил спорный.

По-моему, через неделю, наверное, ко мне вдруг кто-то звонит и говорит: «Ну, Дуров, сейчас я принесу газету «Советский спорт»». И приносит. Там было написано, маленькая заметочка: «Вчера, - нет, не вчера, - на стадионе «Локомотив» произошел курьёзный случай. Футболист команды МХАТ, студент школы-студии МХАТ футболист Лев Дуров неожиданно поймал мяч формой». Ну, «трусы» как-то неловко в газетах тогда… Сейчас-то уж про что хочешь пишут, и трусы не нужны уже, а тогда стеснялись. «…Поймал мяч формой и продолжал движение к воротам противника. Судья долго не мог принять решение, наконец, он объявил спорный. Надо внести в футбольные правила новый параграф, запрещающий игру формой». И все звонят и говорят: «Что, какой формой ты играл?» И когда я им рассказал, говорю: «Да, это, конечно, красиво было».

Ну и… а второй тоже случай был… Ладно, не буду рассказывать это… Я в защите играл, от меня ушёл Лобов. Такой громадный, двухметровый, с массой, и он ушёл от меня. Я провалился и он ушёл на наши ворота. Я разворачиваюсь и вижу, что я его уже не догоню. И я думаю: «Надо его валить. Лучше пенальти, чем чистый гол». И я так бегу, бегу, и так прыгаю, хотел его схватить за бедра. И потом смотрю – я лежу на газоне, что-то у меня под руками, и смотрю, что-то розовое мелькает. Оказывается, я схватил его за трусы, и он вылетел из трусов. А он играл без бандажа и плавок, и закороченная маечка у него ещё была. И он, вот этот здоровый, несётся, весь стадион орёт, я лежу, отползаю от этих трусов, что вроде я ни при чём. Ну, в общем, скандал был, меня дисквалифицировали за хулиганские действия на три игры. Пошёл, значит, Николай Николаевич, сказал, что это случайность, и Дуров не хотел хулиганить. Я действительно не хотел. Но Лобов пропал. Когда он выбегал на поле, все, весь стадион орал: «Лобов, трусы держи! Лобов!» И его карьера футболиста кончилась. Это моя вина. Прости меня, Лобов. Вот.

Вопрос из зала:
-Лев Константинович, Вы свою книжку назвали «Грешные записки». Почему, и о чём она?

- Да это… нет, вы знаете, что? Сейчас я вам скажу. Там есть три рассказика, в этой книжке. Это такие были - в голове крутились, - госпитальные истории. Когда я пацаном в госпиталь ходил, дежурил там, при ампутации присутствовал, это ладно, все ходили. И там вертелись такие 2-3 истории в голове. И потом одного немца я трижды встречал, так рассказ и называется, «Мой немец». Однажды Виктору Петровичу Астафьеву, с которым я очень дружил, кто-то подсунул эти рассказы. Они были отпечатаны на машинке. И он мне звонит вдруг из Красноярска и говорит: «Лёвка, фулиган, - он так меня называл, - ой, ты знаешь, что? Летели мы в самолёте, я вот давал соседям читать твои рассказы. Хохотали, чуть самолёт не перевернули. Никогда больше не пиши! Вот графоманов знаешь, сколько на свете?! Тебя ещё туда не хватало. Лучше рассказывай».

Потом как-то вдруг пришлось такую книжечку написать, я даже не знаю, по жанру что это такое, то ли это мемуары, то ли дуракаваляние. Почему «грешные», потому что я заранеё говорю, что я грешник, потому что наверняка кого-то забуду, о ком-то не вспомню. Ради Бога, не сердитесь на меня, все мы грешные, нет человека без греха. Заранеё прошу меня простить, потому что кто-то может обидеться. Так оно и случилось. Потом кто-то звонит и говорит: «Ну чего, а ты нашу историю не помнишь, да? У, у…» Так что лучше стихи писать. Сел спокойно и написал: «Я помню чудное мгновенье» и все, да? Никаких претензий. Или «Буря мглою небо кроет». Какая буря тебе будет предъявлять претензии? Никто, всё хорошо. А вам это не приходило никогда в голову – «а почему не я это написал»? Да как просто, вот на самом деле, «я помню чудное мгновенье», что проще? Но гению в голову пришло, а нам почему-то нет. И вам тоже не пришло, извините.

Вопрос из зала:
- Мне хотелось бы задать вопрос, который касается Вашей актёрской деятельности. Если не ошибаюсь, Вы одним из последних получили титул народного артиста СССР. Что для Вас это значило, и значит ли что-то для Вас это сейчас?

- Вы знаете, вообще кокетничать тоже нечего, хотя это звания, простите меня, ничего не дают, на самом деле. Это просто как бы государственное признание твоих заслуг, если они есть. Думаю, что эти звания были придуманы для того, чтобы нас поссорить. Кто-то из грандиозных малотеатровских старух когда-то получил первое звание народной артистки СССР, не помню сейчас кто, и когда она вошла в театр, навстречу ей шла другая актриса её возраста. И она закричала: «И тебе дадут, и тебе дадут, и тебе дадут!» Почему всегда кто-то виноват, как в одной замечательной картине, по-моему, «Корабль дураков», говорят: «Во всем виноваты евреи». А он спрашивает у немца: «А почему не велосипедисты?» Он говорит: «Подожди, а при чём тут велосипедисты?» Он говорит: «А при чём же тут евреи?» И они как бы договорились.

Поэтому, вы знаете, я не знаю. Я не помню, кому точно пришла в голову мысль отменить все звания. И я с радостью сказал: «Да, да, давайте отменим», хотя в это время был народным артистом Советского Союза. А нам на это сказали: «Что?! А заслуженные учителя, а заслуженные шахтёры - тоже отменять? Вам так дадут, что вы наотменяетесь». И как-то мы и замолчали.

Хотя, я говорю, раз они существуют, их государство вручает, то нечего кокетничать, когда ты получаешь – конечно, это приятно. Но лучше всего – признание зрителей. Когда зрители выходят из зала взволнованные и или весёлые, или возвышенные, вот тогда ты оправдываешь свои звания. А если не случается, то чем тебя ни награждай, какие тебе цацки ни вешай, это не имеёт никакого значения.

Артисты бывают хорошие и не очень хорошие. Так что, мне тоже приятно было, я в одном Указе со Спиваковым получил. Представляете, как мне было приятно? Я обожаю и его, и «Виртуозов Москвы», ансамбль грандиозный совершенно. Мне, конечно, было приятно. Но я ещё раз повторяю, на самом деле это не имеёт никакого значения. Пускай не обижаются на меня.

Вопрос из зала:
- Лев Константинович, я, во-первых, Вас благодарю за новый рецепт «дуровки», я думаю, что все молодые хозяйки им воспользуются, и заранеё уже предвкушаю. Во-вторых, я хочу сказать, что недавно была в театре, в котором Вы имеёте честь работать, и видела спектакль «Лиса и виноград». Этот спектакль, он с большим подтекстом, это же Эзоп. Ещё до Крылова, до дедушки Крылова. Поэтому я вам всем советую посмотреть, и вы получите очень большое удовольствие. Декорации, костюмы… Я смотрела этот спектакль не однажды, но сейчас я просто в восторге. Спасибо Вам за то, что Вы есть.

- Спасибо. Спасибо. Да, там у нас ещё есть номер финальный: мы, все шесть актёров, которые принимают участие в этом спектакле, играем на барабанах. Это номер убийственный, сразу говорю. Это там… не знаю, какой спектакль, но этот номер просто сносит всех. Потому что этого не может быть. Юрий Саульский, царство ему небесное, пришел на спектакль и сказал: «Сколько вы репетировали этот номер?» Я сказал: «2,5 месяца» - «Перестань валять дурака, Дуров, не меньше двух лет». Я говорю: «Я даю честное слово, два с половиной месяца.» У нас просто Толя Павленко, наш художественный руководитель, он сам профессиональный барабанщик, я попросил его просто, вместо традиционной музыки… Мне казалось, Греция, что-то такое, сиртаки, и думаю, что-то надо ритмическое такое. И попросил его. А потом родился вот этот номер, и мы все, 6 человек, неожиданно для публики поднимаемся на второй этаж, стоит громадная установка, и мы все вшестером играем гимн свободе на барабанах.

Я сам получаю удовольствие. Сам тоже играю на барабанах, сам получаю от этого удовольствие, хотя это непростое дело. Так что приходите, я с удовольствием вас приглашаю, придёте, скажете: «Дуров, я пришел».

Вопрос из зала:
- Ещё один можно каверзный вопрос, Лев Константинович?

- Очень каверзный?

- Не очень.

- Вы не пугайте меня так.

- Я смотрел один из моих любимых фильмов «Успех», где Вы играете актёра, Павла Платонова, по-моему, да? И там героиня Алисы Бруновны Фрейндлих говорит, что актёр – это не мужская профессия, это либо актёр, либо мужчина, одно из двух, а иначе получается Павлик Платонов, это Ваш герой…

- Да нет, у меня как-то все сочеталось.

- Вот как… Что вы думаете об актёрской профессии, и есть ли среди Ваших друзей люди других профессий? Вот это мне интересно. Спасибо.

-У меня друзей очень много. И, вы знаете, они были разных профессий. У меня были и академики, и гаишники. Когда у меня не было никакой машины, у меня другом был работник ГАИ. И был у меня друг столяр, кого только не было, друзей. С актёрами у меня сложнеё. Это так вообще кажется, что такая вот актёрская семья, мы все так дружим. Нет, это далеко не так. Конечно, есть у меня друзья-актёры… Александр Ворошилов мой друг. Да нет, много друзей. Но, вы знаете, это такое ложное ощущение, что мы живём большой дружной такой радостно-праздной семьёй. Это тяжелая работа, нормальная. Мы, по-моему, на пятом месте стоим по шкале английской, по шкале трудности. Из тысяч профессий актёры на пятом месте. На первом – шахтёры, акушеры – на четвертом. Наверное, потому что имеют дело с деторождением, большие затраты просто психические. Ты ответственен за рождение ребёнка или за нерождение ребёнка, наверное, поэтому. На втором, по-моему, летчики-испытатели. А актёры на пятом.

Сразу скажу – профессия мужская. В Древней Греции женщины не допускались в актрисы, если вы знаете, мальчики играли девочек. И в шекспировском «Глобусе», Джульетту кто играл? Мальчик.

- Почему?

-Чтоб поменьше интриг было. Нет, я шучу. По каким-то причинам женщин на корабли не пускают, да. Ну это шутка, конечно. Нет, мужская профессия, мужская, мужская. И женская тоже, конечно. Если бы не было замечательных женщин, одну из которых вы назвали, Фрейндлих, то театр был бы совсем другой. Можно сейчас перечислять, назвать просто десятки актрис, без которых театр просто немыслим, конечно. Это, я бы сказал так, обоюдная профессия.

Вопрос из зала:
- Как Вы относитесь к утверждению, что в основе оптимизма лежит отсутствие или недостоверность информации?

-Я думаю, что это игра слов. Оптимизм – есть настрой… твой душевный настрой и желание доставить окружающим какую-то хотя бы маленькую радость, не смотреть на сложности жизни как на какую-то катастрофу. Ответил, по-моему. Как красиво, даже сам удивился.

Вопрос из зала:
- Как Вы относитесь к тому, что сейчас многие известные актёры вступают в партию власти? И Вы это оцениваете как желание получить благополучие, и тогда, что Вас здесь не устраивает, или это признание этими актёрами «правильного курса власти», тогда, в чём правильность этого курса?

- Могу ответить только за себя. Подобный вопрос задайте Вы им. Я никогда не вступал ни в какую партию, не был ни в какой партии. Хотя меня очень сильно приглашали туда. Даже в Детском театре был такой случай, когда ко мне подошел парторг и сказал: «Лёвочка, а Вы не собираетесь вступать в партию?» Я сходу сказал: «В какую?» Он так хлопнул себя по бедрам и ушёл. Потому что тогда не было многопартийной системы, была одна партия. И с тех пор больше ко мне никто не приставал. 

Я вообще однажды говорил с очень серьёзным партийным руководителем, который стал кричать: «Ты – наша надежда, а без партийности… ты…» А я сказал: «Нет, ни в коем случае, я с Вами не согласен». – «В чём ты не согласен, ты что?!» Он так как-то ещё разговаривал, оглядываясь, хотя был большой партийный босс. «В чём не согласен?» - «Хорошо, я сейчас Вам скажу. Когда-то, когда я был голубятником, пацаном безграмотным совершенно, я однажды услышал потрясающую музыку, и она меня просто потрясла. А я совершенно не понимал ничего в музыке. И вдруг я думаю – какая-то совершенно необычная, грандиозная музыка. Потом я узнал фамилию композитора, и вы его убивали, как формалиста уничтожали. Через некоторое время вы мне стали рассказывать, что он гений. А я-то это знал. Так зачем же вы его убивали, а потом наоборот?» Он говорит: «А кто? Про кого?..» Я говорю: «Про Шостаковича. Разве не было этого?» - «М-м-м». Я говорю: «Вот, всё правильно. А Вы хотите, чтобы… Скажите, вот Ваше собрание, вы говорите: «Кто за? Кто против?» Вы же обязаны эти слова произнести?» Он говорит: «Да». – «И раз – моя рука. А Вы не спрашиваете меня, почему я против, да? А я сам говорю: «А почему вы меня не спрашиваете, кто против?» Вам нужна оппозиция». – «Какая оппозиция? А ну перестаньте!». Все, на этом кончилась моя партийная принадлежность. Нет, я никогда не был, и поэтому за кого-то - зачем они это делают, - отвечать не могу. Узнал, не скажу, про кого, и так расстроился, и мне вспомнилась грубая цитата из Горького, да простят меня женщины: «Корова, водорослей захотела?» Да простят меня женщины, но это Горький, я цитировал классика. Не знаю, зачем они это делают. Думаю, актёру политикой заниматься не стоит. Занимайся своим делом.

С продолжением материала можно ознакомиться на сайте телеканала "Культура"