— Наш первый вопрос не к актёру Дурову, а к режиссеру Дурову...

— А актёра Дурова больше нет.

Лев Константинович явно доволен произведенным эффектом. И потом снисходит до пояснения:

— У меня теперь на Малой Бронной новая должность: режиссёр

— Тем более. Значит, наш первый вопрос в точку. Мы увидели в Таллине ваш спектакль по пьесе Н. Думбадзе «Обвинительное заключение». Чем привлекло вас это произведение? Что хотели сказать им зрителю?

— Главным образом, не то, что персонажи здесь поставлены в необычные обстоятельства. Как известно, действие пьесы происходит в тюрьме, а тюремное заточение и война — состояния, противоестественные для человека.

Помните, некоторые арестанты у Думбадзе оказались в тюрьме случайно. Кто-то оступился. Кто-то совершил непреднамеренное преступление. Закон есть закон. Он определит меру наказания за совершенное. Но пьеса, по-моему, н« об этом. Работая над спектаклем, я хотел прежде всего разобраться в том, как ведут себя люди в этих необычных обстоятельствах, как сами относятся   к содеянному. Потому что самый страшный суд — это суд человека над самим собой. А бывает, что толчок извне, чей-то поступок становится потрясением, заставляющим посмотреть на себя другими глазами. У Думбадзе таким потрясением стало самоубийство Исидора, человека, который не смог жить на земле убийцей. Здесь, по-моему, смысловой стержень пьесы. На нем я выстраиваю спектакль.

— Какие теперь планы вынашивает режиссер Л. Дуров?

— Уже сейчас идет работа над пьесой Варфоломеева «Занавески». Пьесой очень интересной, остроконфликтной,рассказывающей о жизни современной деревни. Дальше — «Жестокие игры» А. Арбузова. А потом — очень серьезный экзамен. Буду ставить «Лес» А. Островского.

— Вы и в режиссуре остаетесь учеником и последователем заслуженного деятеля искусств РСФСР А. В. Эфроса?

— Безусловно. Всегда был и, наверное, навсегда им останусь. Но, как известно, на почве слепого подражательства в искусстве никогда не рождалось ничего настоящего. И поэтому я буду и буду искать свое режиссёрское лицо

— А актёр Дуров не уйдет со сцены и с экрана?

— Актерский хлеб, как бы трудно он ни доставался, пока ещё остается творчески для меня хлебом насущным. _

- Вы могли бы сформулировать свое актёрское кредо?

— Не люблю пассивных людей на сцене. Здесь надо работать. До седьмого пота, до изнеможения. Уходить за кулисы с мокрой рубашкой, как выходит из шахты после смены горняк. Только ощущение полной усталости, полной самоотдачи приносит мне подлинное удовлетворение.

Не люблю барства в актёрской работе, когда маститый актер считает, что уже имеет право играть вполсилы, подчас игнорируя партнеров, работая «на себя».

— Один театровед, начинавший свой путь с актерского факультета ГИТИСа, объяснял, что не захотел быть актёром. И пояснил: ему не нравится профессии, в которой зависишь от всех, начиная с. драматурга и кончая гримером. Что бы вы ответили ему?

— Ответил бы, что, действительно, в актёрской профессии (как, впрочем, во всякой другой) от кого-то и чего-то зависишь. Но уходить от такой зависимости — малодушие. Быть может, на этой зависимости и построен театр — искусство, как известно, коллективное.

Важно только оказаться в своем коллективе, если хотите, — в своей компании, где все друг друга понимают, говорят на одном творческом языке. И это абсолютно не исключает актерской самостоятельности, выявления своей индивидуальности, возможности нести свою тему.

— Для вас лично это тема «маленького человека»?

— Еще со школьных времен терпеть не могу этот термин. Особенно — сюсюканья вокруг него. Думая о том, каким быть моему штабс-капитану Снегиреву в «Брате Алеше», я решил! играть не полную раздавленность этого «маленького человека», а внутренний протест! против нее, несокрушимую живучесть этого протеста.

Человек не может быть маленьким. Он должен сохранять постоянное ощущение своей высокой миссии на земле. Человек должен быть личностью. Именно через эту тему несу свою гражданскую позицию в творчество.