В самом конце съемок, в августе, снимали сцену «разврата», а также застолье в доме Байкаловых. Для последнего эпизода Шукшин специально вызвал в Москву кинооператора Александра Саранцева, который так задушевно исполнял песню «Это многих славный путь...», что Шукшин именно его хотел видеть в этой роли. Дирекция была недовольна: дескать, у нас своих артистов-певцов навалом, а Шукшин приглашает заезжего. Но переубедить режиссера было нельзя. Сцена была снята с первого же дубля: все снимающиеся даже не успели понять, как это произошло — думали, что репетируют, а оказалось — их уже сняли. Шукшин был очень этим доволен.
Съемки фильма были закончены 23 августа. Затем в течение почти трех месяцев шел монтаж, который крови у Шукшина выпил еще больше, чем сами съемки. Цензоры со студии и из Госкино буквально задолбали его всевозможными поправками. Так, 19 ноября фильм смотрела генеральная дирекция «Мосфильма». После просмотра все присутствующие переместились из директорского зала в зал заседаний для обсуждения увиденного. Левую сторону стола заняли официальные лица во главе с гендиром студии Сизовым, справа сели Шукшин, редактор фильма И. Сергиевская, съемочные работники.
Дискуссия получилась жаркая. Даже Сергей Бондарчук, который всегда благоволил к Шукшину, на этот раз заявил: «Есть правда жизни и правда искусства. Правда жизни в материале набрана, а вот есть ли искусство, надо еще разобраться». При этих словах у Шукшина задрожали руки, из глаз брызнули слезы. Такого поворота событий он явно не ожидал. Да и другие тоже, поскольку после слов Бондарчука в кабинете повисла долгая пауза. Все посмотрели на Сизова, а тот знай себе дымит сигаретой и молчит. Тогда слово взял заместитель главного редактора студии Леонид Нехорошее, который позволил себе... оспорить мнение Бондарчука. Нехорошее сказал, что лично он нашел в фильме и правду жизни, и правду искусства. Это мнение поддержали еще несколько человек. Подвел черту под этим разговором Сизов. Он тоже похвалил материал, сделал по нему всего лишь несколько замечаний и предложил высказаться Шукшину.
Вспоминает А. Заболоцкий: «Шукшин страстно бросился отстаивать образ Прокудина, обращаясь как будто к единственному, от кого зависит судьба фильма, Сергею Федоровичу, и так проникновенно говорил, что повлажнели глаза Бондарчука. Когда закончилось обсуждение, уже на ходу Сизов поздравил Шукшина, бросив ему: «На днях попробуем показать картину руководству. Поедешь со мной. Я думаю, нас поддержат. А ты с таким же задрогом, как с Сергеем сейчас, поговоришь там». В директорской прихожей Шукшина обнял и отвел в нишу Бондарчук, и они наперебой объяснялись. Вася поманил меня и представил Сергею Федоровичу и говорил ему, что будет со мной «Разина» снимать, просил помощи... Сергей Федорович кивал и смотрел сквозь меня. Они долго еще возбужденно говорили между собой...»
На следующий день «Калина красная» была отправлена в Главную сценарно-редакционную коллегию Госкино. И там ее так «приложили», что никому мало не показалось. Высокие цензоры во главе со своим начальником Далем Орловым нашли в материале фильма кучу недозволенного. Их возмутила чуть ли не все самые «убойные» эпизоды фильма. В частности, было приказано полностью убрать «сцену разврата» с участием Егора Прокудина (а это 5 минут экранного времени), внести исправления в рассказ его матери, изъяв из него сетования старухи на скудную пенсию в 17 рублей, ее слова про плохую работу сельсовета, убрать песню «Это многих славный путь...» в эпизоде застолья_, толстую женщину в чайной, поломанные доски карусели и т.д. и т.п. Когда Шукшин прочитал список этих исправлений, практически губивших на корню его картину, ему стало плохо. От свалившихся на него переживаний, у Шукшина обострилась его застарелая болезнь — язва желудка — и он в очередной раз загремел в больницу, в клинику пропедевтики 1-го мединститута имени Сеченова на улице Правдин-ской. Там его и вовсе чуть не довели до гробовой доски, о чем потом узнает вся страна: в «Литературной газете» будет напечатан рассказ самого Шукшина об этом вопиющем случае. А случится следующее.
2 декабря навестить режиссера в больнице придет вся его семья: жена и две малолетние дочери. Однако вахтерша откажется их пропускать в палату. А когда Шукшин попытается по-доброму уладить конфликт, его обложат такими ругательствами, что он чуть не зарыдает от обиды и бессилия. Вечером того же дня эта же вахтерша не пустит к Шукшину его друзей-писателей, которые приедут к нему аж из самой Вологды. Последний эпизод переполнит чашу терпения Шукшина, и он уйдет из больницы в чем был — в больничной пижаме и тапочках. И это в декабрьский мороз!
Сбежав из больницы, Шукшин примется за поправки к «Калине красной». Вот как описывает происходящее В. Фомин: «Я сам своими глазами видел, как буквально умирал, таял на глазах Шукшин, сбежавший из больницы, чтобы исполнить навязанные «исправления» и тем самым спасти картину от худшего. Он боялся оставить фильм в «разобранном» виде, чтобы как-то «зализать», компенсировать нанесенные раны, хотел сам осуществить чистовую перезапись. Смены в тонстудии казались нескончаемыми — по двенадцать и более часов в сутки. Но буквально через каждые два-три часа у Василия Макаровича начинался очередной приступ терзавшей его болезни. Он становился бледным, а потом и белым как полотно, сжимался в комок и ложился вниз лицом прямо на стулья. И так лежал неподвижно и страшно, пока боль не отступала. Он стеснялся показать свою слабость, и его помощники, зная это, обычно уходили из павильона, оставляя его одного. Тушили свет и уходили.
Сидели в курилке молча. Проходили минут двадцать-трид-цать. Из павильона выходил Шукшин. Все еще бледный как смерть. Пошатываясь. Как-то виновато улыбаясь. Тоже курил вместе со всеми. Пытался даже шутить, чтобы как-то поднять настроение. Потом все шли в павильон. И снова приступ...»
8 января 1974 года новый вариант «Калины красной» ушел в Госкино. Шукшин внес минимальные правки: сцену «разврата» оставил, подсократив только несколько мелких деталей, изъял упоминание про пенсию матери в 17 рублей, сократил песню «Это многих славный путь...» вдвое, внес правки в эпизод «в малине» и т. д. В ГСРК вновь было поднялась буча — мол, Шукшин над нами издевается, — но тут в дело вмешалось само руководство Госкино. После опубликования в «Литературке» рассказа о том, что произошло с Шукшиным в больнице, о его здоровье лично интересовался глава Совета Министров СССР Алексей Косыгин, что благотворно повлияло на судьбу фильма: в Госкино испугались, что режиссер может просто умереть от пережитых треволнений, и дали ему «зеленую улицу». 17 января ГСРК вынуждена была принять «Калину красную» с теми поправками, которые внес Шукшин. 21 февраля фильму дали высшую категорию — 1-ю. Казалось, что теперь картину ждет исключительное благожелательный прием в киношном мире. Но не тут-то было.
