Маленький, стремительный, неунывающий, неукротимый - Лев Дуров всегда готов пройтись по сцене колесом, сострить, потрясти зал, а то и подраться. Огромная популярность, бешеная энергия, родословная, занимающая треть российского гербовника... И - не удивляйтесь - полублатное детство.

- Ваш друг, знаменитый сыщик майор Томин, он же артист Театра на Малой Бронной Каневский, как-то сказал, что в артисты Дуров попал случайно: легла бы карта иначе - и стал бы он известным в криминальном мире паханом...

- Насчет пахана Каневский хватил. В детстве я знал все ворье района, но у меня никогда не поднималась рука на чужое. Если бы меня не приняли в Школу-студию МХАТ, я пошел бы на завод, стал токарем или слесарем. Больше мне деваться было некуда.

- Вы дворянин из хорошего, старого русского рода: ваш прапрадед, саратовский градоначальник, обставил Пушкина в карты, кавалерист-девица Надежда Дурова вошла в историю... А вы знали все ворье района и были готовы идти на завод - что произошло с вашей семьей, почему она так опростилась?

- Кто-то из моих родственников после 1917 года бежал из страны. Другие боялись упоминать о своих корнях - это было небезопасно.

А знаменитые братья Дуровы, например, вообще не ощущали себя дворянами. Анатолий и Владимир стали клоунами (Большая советская энциклопедия называет их основателями современной школы дрессировки) - трудно помнить о своем родословном древе, выходя на арену в клоунском колпаке, имея дело со зверьем, произнося дурацкие репризы.

Так что у нас дома не вспоминали ни о родовом гербе, ни о цирке. Отец работал взрывником, мать - сотрудницей военно-исторического архива. Наталья Дурова, пошедшая по стопам деда Владимира, сохранила дворянские корни, а я стал дворовым лефортовским парнем.

- Как же протекало босоногое детство?

- Как у всех. Обычные дворовые игры: казаки-разбойники, двенадцать палочек, штандер, пристеночек. Потом голубятня - там пошли дела посерьезней. Это уже был заработок: своих голубей мы продавали, приманивали и чужих... Законы в этом мире были жесткие - если наши голубятни были рядом, я не имел права сажать к себе голубей соседа; если его голубь прибивался к моей стае, я был обязан его вернуть.

Но были и криминальные дела, голубятни "подснимали". Приходим однажды к себе, а голубятня пустая - всех птиц украли...

- Как разбирались с теми, кто "подснимал" голубятни?

- Вычисляли того, кто это сделал, шли ночью и "подснимали" его собственную. Иногда хозяин выскакивал с топором в руках - один наш парень, испугавшись топора, спрыгнул с крыши и сломал обе ноги. Было одно табу: запрещалось тормозить окольцованных голубей, ходивших с почтой. Ни один голубятник, даже приблатненный, отмотавший срок, не позволил бы себе этого сделать.

- И много было таких?

- Примерно половина. Тогда ведь сажали за любую мелочь, в том числе и за прогулы. Сидим мы на голубятне, подходит участковый: "Осина, пошли". Осина знал, куда его позвали: он три дня просидел на голубятне и не ходил на работу. Через два года мы так же занимаемся голубями - и вдруг подходит Осина: "Здорово!" - "Здорово". И мы как ни в чем не бывало, как будто он никуда не уходил, продолжаем гонять голубей. Отмотал срок - и ладно.

- Лефортово было криминальным районом?

- Тогда было три криминальных района: Марьина Роща, Лефортово и Измайлово. Там и "малины" были, и "хазы" - все как полагается. Между собой они не враждовали, "держали зону". Наша зона была между Новослободской, кинотеатром "Третий интернационал" и Елоховской церковью. Тут меня никто не мог тронуть - там могло произойти что угодно. Обычно отношения выясняли за сараем. Стыкнемся?" - "Стыкнемся". Кровь пошла - и закончили, вместе пошли на каток. Но у взрослых все было гораздо серьезней.

У меня был вяхиревый голубь-скакун. Это мутант, выродок голубиного племени: он сидит, и башка у него крутится, как локатор. Увидев чужого голубя, скакун взлетает и бьет его, пока не посадит. Если этот голубь тебе не нравится, ты его продаешь. Или - если он ценной породы - обрезаешь ему маховые перья и оставляешь себе. Пока перья отрастают, он привыкает к твоей голубятне, а затем ты выпускаешь его в грохот со стаей.

Мой голубь сел на чужую голубятню. Хозяин, большой сильный мужик, принес его мне: "Седой (так меня звали в Лефортове), давай деньги, а то скакуну твоему башку оторву". Я сказал: "Подожди, сейчас придут взрослые, откуда у меня деньги..." Но он ждать не стал и на моих глазах оторвал голубю голову - взял его за шейку и ударил о колено. Со мной случилась истерика, и я сказал ему все, что малолетке не полагалось говорить мужику. Вот его друзья и отмесили меня сапогами.

Когда я поправился, взрослые взяли меня и пошли разбираться. Те играли в карты. Наши подошли и стали рядом: "Надо извиниться перед малолеткой". Началось толковище, один из игроков потянулся за картами, но взять их не успел. Ножницами, лежавшими на соседней полке, ему пришпилили руку к столешнице и страшно, до полусмерти избили всех, кто там был. А потом, встречая эту братву на улице, взрослые нормально с ними общались - произошел расчет.

Законы в Лефортове были жестокие - тому, кто был в чем-то виноват, говорили: "Отдержись!" И три раза били его чем ни попадя: ногой в пах, дубиной, кирпичом по голове. Если ты выдерживал, то вина снималась. Если завыл и попросил пощады, тебя больше не было - Лефортово такого человека выбрасывало.

- Как же в вашей жизни возник театр?

- После очередной драки меня затащили в Дом пионеров - там был детский театр, и он мне понравился. Прозанимался три года, сам делал декорации, у всех отбирал роли - и в конце концов из меня выбили улицу. Она ко мне претензий не имела: "Седой в артисты подался, человек театром занимается..." За спиной, конечно, посмеивались, но в лицо грубить боялись - можно было и по зубам получить.

А когда я поступил в Школу-студию МХАТ, об улице просто пришлось забыть: времени не хватало ни на что.

- Школа-студия МХАТ всегда считалась самым бонтонным театральным вузом. Там учили хорошим манерам, там надо было вставать при виде педагога и первым здороваться со старшекурсниками...

- На манеры тогда особого внимания не обращали. Я, как и учившийся одновременно со мной Женя Евстигнеев, подпадал под амплуа социального героя пятидесятых годов, парня от станка. Зато сегодня меня в театральный вуз, может, и не взяли бы - сейчас в ходу другие лица.

- Как вы общались, как проходила ваша студенческая жизнь?

- В общежитии на Трифоновской. Жили мы так же, как и любые другие студенты: выпивали, шутили, пели, играли. Когда надоедал город, выезжали на природу и колобродили там. И вкалывали изо всех сил, даже по ночам работали - мы очень хотели стать настоящими артистами.

Горюнова, Анофриева и Дурова в Школе-студии называли неразлучной троицей. Нас и до экзаменов вместе не допускали. Однажды мы, например, сцепились с целой свадьбой: идем по улице, заглядываем в окна, а в полуподвале торжество. Мы зашли: "Поздравляем молодых!" - а свадьба почему-то обиделась. Вот мы с ней и подрались - гостей было больше, но мы не отступили.

А на следующее утро мы пошли сдавать марксизм-ленинизм: у Дурова не видел один глаз, у Анофриева висела губа, у Горюнова было порвано ухо. Мы сказали, что ставили антенну и упали с крыши, но это нас не спасло. "Вы что, все вместе с нее упали?" Преподаватель заметил, что с такими лицами марксизм-ленинизм сдавать недопустимо, и выгнал нас с экзамена.

Со мной многие вообще боялись выходить на улицу - знали, что обязательно влипнут в историю. А в рестораны я и сам не ходил - вечер всегда кончался плачевно. Крутые на кого-нибудь наедут, я начну заступаться... И пошло-поехало.

Лет десять тому назад пошли мы в Ялте в ресторан - устраивать кому-то отвальную. За столом сидели Валя Гафт, я, Наум Колев, Андрюша Миронов, Сережа Богословский... Кто-то из местных авторитетов отпустил антисемитскую реплику в адрес Сережи, получил в челюсть... И началось что-то невероятное. От ресторана "Прибой" через пять минут не осталось ничего, его разнесли весь: кидали стулья, летели бутылки, я поймал одного из местных с опасной бритвой в руках.

Наших забрали, их забрали... Но потом я пошел в милицию, какую-то хитрую версию выстроил: всех выпустили, и даже оплачивать ущерб не пришлось.

Голливудская была драка! После такой драки точно должны были остаться три трупа! Но все отделались синяками, хотя по ресторану летали неоткупоренные бутылки с шампанским, а человек, которого ударил Сережа, поднялся в воздух, ударился спиной о накрытый стол и отлетел вместе с ним в другой угол зала. (Супружеская пара с ножами и вилками в руках осталась сидеть, уставившись в пустоту.) Так что в рестораны мне ходить нельзя.

- Вы многого себя лишили. Так приятно сводить девушку в ресторан, поглядеть, как любимое существо ест суп... Как вы за ними ухаживали в молодости, куда водили?

- Нормально ухаживал. К тому же в нашей жизни девушки не играли решающую роль - у нас, скорее, было мужское братство. Недавно я перебирал старые фотографии: на субботнике строим Университет - на фотографии я, Олег Борисов, Басилашвили... Копаем картошку: Табаков, Борисов, Ефремов, Евстигнеев, я.

К тому же все разговоры о театральных романах гроша ломаного не стоят - в театре их нисколько не больше, чем на заводе. А уж разводов и адюльтеров у нас точно меньше - мы слишком много работаем, нам некогда глупостями заниматься.

Со своей женой я познакомился на первом курсе: вместе учились, влюбились, поженились - все просто. Если иметь в виду законоутвержденную связь, то в брак мы вступили после окончания института, а если гражданское сосуществование - то много раньше.

После института она стала одной из основоположниц "Современника", потом там что-то не сложилось, и она ушла на эстраду, затем в Театр Ленинского комсомола... Сейчас мы вместе работаем на Малой Бронной.

- А вы-то сами почему после института пошли в Центральный детский театр, а не остались во МХАТе?

- Меня собирались брать в Художественный театр: вместе со мной туда шли Леня Харитонов, Губанов, Зимин... Но у нас преподавал Олег Ефремов, и он агитировал за Центральный детский: "Иди к нам, не ходи во МХАТ". И тут на дипломный спектакль приходит директор ЦДТ Шах-Азизов и приглашает меня в свой театр. Я согласился - там была одна из лучших московских трупп.

Потом были Театр имени Ленинского комсомола, а затем Бронная - здесь я вырос, здесь состарился, тут и завершатся мои театральные дни.

- Вы считаетесь мастером театрального розыгрыша...

- В театре этим трудно кого-нибудь удивить - здесь столько остроумных людей!

Мастером розыгрыша считается Табаков: сам он на сцене не колется, зато партнеров разыгрывает чудовищно. У них был знаменитый случай с Козаковым. Тот играл Рассказчика и говорил: "Я - Рассказчик!" А Табаков, проходя мимо, тихо добавлял: "Такому рассказчику хрен за щеку". Козаков начинал ржать, зрители поднимали брови. И вот наступает роковой день - на спектакль приходит американский продюсер.

Козаков на коленях умоляет Табакова не хулиганить хотя бы сегодня - тот ласково улыбается и соглашается. А на спектакле, проходя мимо Миши, Лелик скорчил страшную рожу и засунул за щеку язык - после этого Козаков полчаса ходил по сцене согнувшись и хрюкал.

Сейчас в театре все стали деловыми, игры и шалости из него уходят. Надо зарабатывать, и молодежь занимается, делает деньги - антрепризы, бизнес... и прочая ерунда.

- Но ведь и вы, наверное, страшно вертелись, когда были молодым актером, и у вас, судя по всему, была нелегкая жизнь...

- Жуть. Это была жуть. Все оказалось очень жестко.

- Как же вы тогда жили?

- Хорошо. Спокойно. На шести метрах с женой и дочкой, за занавеской в коммуналке. Однокомнатную квартиру я получил после того, как друзья пришли ко мне в гости, а потом все вместе постучались в кабинет к Шах-Азизову: "Вы знаете, как Дуров живет?" Тогда я и вселился в свои шестнадцать метров, а потом мне уже дали двухкомнатную. Там я и живу до сих пор, а прописаны в ней пятнадцать человек. Масенькая такая квартирка:

- Но ведь у вас такие связи!

- У меня нет ни одного корыстного знакомства. Вы не увидите меня ни на одной правительственной тусовке, я не езжу по стране с кандидатами в губернаторы и депутаты. Многие из актеров участвуют в предвыборных кампаниях: это очень хорошо оплачивается, на деньги от этого промысла можно построить коттедж... Я трижды отказывался: не понимаю таких вещей и не умею их делать - артисты не должны стоять рядом с политиками.

Я не халявщик, у меня эти номера как-то не получаются... Когда мне дали народного артиста СССР, то из Верховного Совета звонили несколько раз: такого-то числа президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев будет вручать вам звание народного артиста. А у меня съемки - извините, не могу, давайте до следующего раза. "Странно", - говорит голос на том конце провода, и трубка падает.

Проходит время, мне перезванивают: "Президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев хочет вручить вам звание народного артиста". А у меня выезд на натуру, я не могу: простите, давайте до следующего раза. "Вы спятили? - гневается голос. - Президент хочет вручить вам звание!

Перестаньте валять дурака!" Но я-то что могу сделать - не срывать же из-за этого съемку, верно?

Проходит еще полтора года, мне звонит министр культуры, Коля Губенко: "Сволочь, приди, забери свою папку. Она лежит у меня в кабинете, и ты мне уже надоел".

Я пришел, в Министерстве культуры раздавали ордена, играл оркестр народных инструментов. Но как только я протянул руку за папкой, Коля изо всех сил дунул - и пыль запорошила мне лицо и глаза: "Понял, мерзавец?!" Так я и ушел - со званием в кармане и с мордой в пыли.

- С Горбачевым вы разминулись, а с кем из выдающихся деятелей партии и правительства вам довелось встретиться?

- С Климентом Ефремовичем Ворошиловым. Точнее говоря - с его тенью. Как-то я выступал в Кремле и после концерта писал в его любимый урыльник: об этом с глубокой тоской за поруганную святыню мне сообщил примостившийся рядом генерал. Пришлось отдать писсуару честь...

- Кстати о писсуарах - театр, как известно, стоит на интриге. Вы никогда не становились ее жертвой?

- Я являюсь ею до сих пор. Вспомните историю о том, как ученики выгнали из театра учителя: среди тех, кто убивал Эфроса, Дуров, как известно, был первым. Но это же не так, это ерунда, это ложь! Жизнь театра состоит из очень сложных вещей: ученики взрослеют - и это раздражает Мастера; кто-то становится более самостоятельным, начинает заниматься режиссурой - и это его тоже огорчает. В конце концов ученики ему попросту надоедают - ему хочется работать с другими актерами, и тут не может быть никаких обид. Так было и с нами: Анатолий Васильевич начал приглашать Петренко, Даля, Любшина.

Но я не ревновал, не строил никаких козней - в театре учителя предают либо по недомыслию, либо из корысти. Какая мне была выгода интриговать против Анатолия Васильевича, если после его ухода я во всеуслышание сказал: "Теперь буду доживать свой театральный век". То, что я играл у него, мне уже никогда не сыграть.

Когда мне позвонили и сказали о смерти Эфроса, я был здесь, в моей гримерной. Выслушал сообщение, повесил трубку и просидел в этом кресле весь день - у меня отнялась вся левая сторона тела...

- Но расстались-то вы не по-доброму.

- Ну да, ну да... Но ведь вся каша заварилась из-за того, что кое-кто захотел снять директора - а его снимать было нельзя. Мы заступились за директора, начались обиды... Но это была не моя заваруха, и совесть меня не мучит. Мы были уверены, что Эфрос вернется - с его уходом я потерял в театре все.

- Кто из партнеров по сцене запомнился вам больше всего?

- Андрей Миронов в "Продолжении Дон Жуана" Радзинского. Я думаю, что это была одна из лучших его ролей - в театре у него было мало трагических ролей. У Андрея был неправильный состав крови - результатом этого стал тяжелый фурункулез. Когда он снимал кафтан Дон Жуана, у него вся рубашка была в крови. Ему было жутко больно, но он и вида не показывал: доставал из кейса чистую рубашку, надевал ее, прощался и уходил - жизнерадостный и веселый... Я не слышал ни одной жалобы, ни одной просьбы обходиться с ним на сцене помягче, не толкать его, не швырять. И забывал, что этого делать не надо. Спроси я его: "Андрюша, тебе не больно?" - он брови бы поднял: "Ты что, с ума сошел? А ну-ка, заткнись".

Андрей был прав: в театре никому не интересно, что с тобой происходит, и никто не должен знать про твои дела. Я на сцене и сам никогда не шепну о том, как я себя сейчас чувствую, хотя иногда не знаю, дотяну до конца спектакля или нет.

- Чего вы хотите от жизни?

- Помните слова старой песни: "Если смерти - то мгновенной, если раны - небольшой..." Я желал бы себе первого. У меня ведь инсульт был: я заново учился ходить. После него у меня периферийное зрение улетело, я не вижу ни справа, ни слева, ни вверх, ни вниз - но машину все равно вожу. Езжу - и все; вот только правила дорожного движения соблюдать начал. А на сцене ориентируюсь по запаху - я же их всех, сволочей, уже по тридцать лет знаю...

Меня поймало на съемках фильма "Не послать ли нам гонца".

Просидел с бритой башкой целый день на солнцепеке - и привет... Но все могло быть гораздо хуже: врачи, земной им поклон, оказались золотыми ребятами - с того света вытащили. Все нормально: я и из больницы сбегал на съемки - на съемочной площадке обозначал себе путь черными пятнами и по ним шел... Да ладно. Прорвемся. Что об этом вспоминать, давайте-ка я вам лучше анекдот расскажу.

Знаете, как избавиться от комаров? Надо обмазаться водкой и натереться песком: комары напьются, начнут бросаться камнями... И перебьют друг друга.

ВСТАВНАЯ НОВЕЛЛА

Справка "Дана ДУРОВУ Льву Константиновичу в том, что борода необходима ему для съемок в кино, на телевидении и для работы в театре.

Справка дана для проезда на территории ГДР.

Заместитель директора театра".

Сведения о существовании этого документа мы получили из неофициальных источников - от собственных информаторов редакции. За разъяснениями мы обратились к главному фигуранту справки, народному артисту бывшего СССР Льву Константиновичу Дурову.

По словам артиста, ее появление было обусловлено характером работы спецслужб ГДР, а также советских режимных организаций: на загранпаспорт он сфотографировался без бороды, а за рубеж выехал уже с ней. Театр на Малой Бронной дорожил любимым артистом - для того чтобы у бородатого Льва Дурова не было проблем в пути, ему выдали справку.

ПРЕСС ПРЕССЫ.

О Дурове плохо не пишут, но, как и положено в театре, о нем говорят.

Говорят, что он стоял за интригой, в результате которой с Малой Бронной ушел главный режиссер Анатолий Эфрос.

Говорят, что он сам хотел стать главным режиссером Театра на Малой Бронной.

Говорят, что еще в Центральном детском театре знаменитая Мария Осиповна Кнебель советовала молодому Эфросу: "Опасный человек Дуров, вы к нему присмотритесь...".

СПРАВКА.

ДУРОВ Лев Константинович, родился 23 декабря 1931 года, русский, образование высшее, закончил Школу-студию МХАТ в 1954 году.

С 1954 по 1964 годы работал в Центральном детском театре, с 1964 по 1967 годы - в Московском театре имени Ленинского комсомола. С 1967 года по настоящее время работает в Московском драматическом театре на Малой Бронной.

В 1974 году присвоено звание заслуженного артиста РСФСР, в 1982-м - народного артиста РСФСР, в 1990 году - звание народного артиста СССР.

Женат. Жена и дочь работают вместе с ним в Театре на Малой Бронной.

БЛИЦОПРОС.

- Ваше любимое занятие?

- Театр.

- Что вы ненавидите больше всего на свете?

- Равнодушие.

- Есть ли человек, которому вы были бы обязаны всем?

- Нет.

- Что было главной любовью вашей жизни?

- Семья.

- Что бы вы сказали людям с креста, стоящего на Голгофе? - Я бы вспомнил и повторил заповеди Христа.

ВСТАВНАЯ НОВЕЛЛА.

Балберка.

Компетентные органы давно знали о том, что Дуров Лев Константинович хранит дома "балберку".

По сведениям секретных сотрудников, он не раз использовал балберку в корыстных целях. За его будущей женой ухаживали очень многие, и всем она задавала один и тот же вопрос: "А у тебя балберка есть?".

Друзья не раз пытались выяснить у Дурова, что такое балберка. На это артист отвечал, что балберка останется главной тайной его жизни - ей он обязан своим успехом у дам.

"Известия" установили, что балберкой называют кусок пробки с дыркой посередине - начинающие рыбаки используют ее вместо поплавка.

* Источник информации : Известия, 7.10.99