Новый театральный сезон стал своеобразным экзаменом для актера и режиссера Льва Дурова. Знаменитый артист, любимец миллионов Лев Константинович поставил спектакль «Дети?!» по пьесе Найденова «Дети Ванюшина». Эта постановка стала первой новинкой в репертуаре театра после скандального ухода режиссера Андрея Житинкина.

– Лев Константинович, а почему именно эта пьеса была выбрана вами для открытия нового театрального сезона?

 – К этой пьесе, как ни странно, какое-то предвзятое отношение. Как будто эта какая-то давняя история. Будто эта пьеса громоздкая, малоинтересная и все в таком духе. Когда я прочел ее, мне показалось наоборот, что она прозрачная, очень легкая и быстрая. Спектакль идет 2,5 часа. Я не сократил ни одного слова. И, знаете, почему не сокращал?!

 – Почему?

 – Во-первых, она создана классиком, и это замечательная литература, замечательный язык. Во-вторых, мне показалось, что эта история касается каждого человека, пришедшего в зал. Возможно, кто-то скажет, что проблема «отцов и детей» банальна. Но она существует. И это даже не проблема. Это взаимоотношения. И эти взаимоотношения, как были, так и остаются актуальными. Я даже назвал спектакль несколько иначе - «Дети» и поставил вопросительный и восклицательные знаки. Как хотите, так и произносите: вопрошая - ДЕТИ? Или, с восторгом – ДЕТИ! Мы прекрасно знаем и из личной жизни, и читаем в газетах, как сложно сейчас складываются взаимоотношения родителей и детей. И как трудно порой придти к гармонии, к тому, чтобы эта ячейка не раздиралась какими-то дурацкими и никому не нужными противоречиями. А тут должна быть некая мудрость. Мы, старики, должны понимать, что молодые всегда правы, что у них другие интересы, что меняется время. Вот мы сейчас часто сердимся, говорим, а вот мы были другими. Но ведь это не так. Все было и в наше время. Просто было меньше гласности, меньше знали, многое скрывалось.

– А в вашей семье, когда вы были маленьким, проблема «отцов и детей» существовала?

 – Мне в жизни очень сильно повезло, у меня были замечательные родители. Никогда я не слышал дома слово «деньги», хотя мы жили очень бедно. Никто никого не упрекал: «а почему ты не зарабатываешь?» Никогда в жизни. А нас было трое детей. Я не помню, чтобы папа хотя бы раз произнес бранное слово. В доме не было ни одного скандала. И никогда не было никаких нравоучений. Отец поднял руку на меня только один раз. Когда я разбирал парабеллум (тогда у всех этого добра было полно – после войны же). Мне в госпитале раненые подарили пистолет. Я его любил разбирать и однажды увидел в окно, как отец возвращается домой. Я быстро сыпанул патроны в печку, а парабеллум закинул под кровать. И когда отец распахнул дверь, патроны в печке стали рваться, и мимо моего лица засвистели пули. Он достал старую веревку, с помощью которой мы обычно носили дрова, ну и в итоге выпорол меня неумело, но жестоко. Это был единственный случай, когда отец поднял на меня руку, и я никогда в последующем не позволял себе поднять руку на своих детей. У нас в семье полная гармония. Я это смело говорю. Поэтому, когда я вижу, как другие семьи разрываются противоречиями, мне всегда больно и обидно.

 – Спектакль дает ответы на столь сложные вопросы, как воспитание детей?

 – Воспитывать – это неправильно. Если ты сам пример – тогда нормально. Если не пример, тогда ничего не получится. Как-то один мудрец сказал: не мы нужны детям, они нужны нам! По ним мы можем проверить, хороши ли мы или плохи, зря мы прожили жизнь, или нет, сделали мы в жизни что-то хорошее, или прожили ее зря. Только по детям это можно определить. Естественно, это пьеса не дает ответов. Она только задает вопросы. Достоевский в своих произведениях только задавал вопросы, в том числе и самые неразрешимые: а зачем мы вообще рождены, неужели только на мучения?! И Толстой не отвечал на вопросы в своих произведениях. А если и отвечал, то это получалось по-детски наивно. В его устах это звучало то ли сказкой, то ли наивной проповедью. Ответов на такие вопросы нет. Но эти вопросы необходимо задавать. Увы, но к сожалению, так устроена наша жизнь. Неоднозначность и противоречивость есть во всем в нашей жизни. К примеру, прогресс и развитие энергетики – это благо. Но это же благо обернулось для человечества открытием расщепления атома и созданием ядерной бомбы. Вот чтобы в семье не случилось атомного взрыва, чтобы была гармония, для этого, наверное, и ставил я свой спектакль. Хотя, когда работаешь над спектаклем, таких высоких целей нет. Думаешь: ага, это будет интересно всем. А когда появляется журналист со своими вопросами, приходится умничать.

– Кстати, о журналистах и прочей пишущей братии. Как встретила критика и зрители «Детей»? Ведь, что ни говори, но поворот после творений господина Житинкина случился очень крутой.

– Да, разворот был резкий. Три статьи о спектакле были замечательные, а две – противные, потому что совсем не справедливые. У меня с критиками отношения всегда были довольно сложные. Я всегда спрашиваю: критики – это профессионалы. Так? Так! Хорошо. Вот, предположим я - токарь 5-го разряда, вы тоже токарь 5-го разряда. Вам дают штангель и мне дают штангель. Вам дают чертеж и мне дают чертеж. У вас болванка такая же как и у меня. Мы оба должны выточить одинаковые болты. Вот когда мы его выточим, болты сильно будут отличаться друг от друга?

 – Нет, конечно.

– Вот-вот. Перед вами два профессионала. А теперь скажите, я читаю две диаметрально противоположные статьи об одном и том же спектакле. Получается, что это пишут не профессионалы, а люди, которые излагают свое субъективное мнение. А, скажите, зачем я тогда к ним должен прислушиваться? Для чего тогда вообще существует критика? Получается, что критика существует для того, для чего сказал Швыдкой: современная критика – это или расправа, или реклама. Мне и то, и другое не интересно.

 – Появились слухи, что в театре сняты многие спектакли Житинкина. Актеры уходят. Олег Вавилов, например…

– Его спектакли никто не собирался снимать. Ушел Вавилов. Получилось, скажем мягко, некрасиво. Благодаря нашему директору он вообще оказался в Москве. Он сыграл все лучшие роли ни у кого-нибудь, а у меня. И я очень высоко ценил и ценю его. Но он поступил так, как актеры не поступают. Он дал слово директору, что будет доигрывать весь репертуар, пока не введут новых актеров, но через некоторое время он демонстративно ушел. Ну вроде его право. Но есть ведь уже давно сложившаяся актерская этика. Так не уходят. Тем более, его никто не выгонял. Но он ушел. Улетели его спектакли. Ну, вспомним «Анну Каренину» - она мне принципиально не нравилась. Это был просто неважный спектакль. Это была голая схема. Тот же Вавилов сказал, что когда его посмотрел режиссер Сергей Соловьев, то был в восторге. А потом я попадаю на передачу «Театр + TV». И вдруг слышу крик: «Лева! Что вы делайте со своим театром! Вы что, с ума сошли?!» Подбегает ко мне Серега Соловьев: «Я видел «Анну Каренину». Что это такое!? Объясни мне, что это за гадость?!» Вот такие я слова слышал… Но все равно мы не собирались ничего снимать. Домогаров уехал куда-то в Панаму на съемки, Вавилов не стал доигрывать… Вот и все. Они сами убрали свои спектакли. Никто не собирался ни снимать, ни уничтожать, ни увольнять, ничего этого не было. Все это блеф. Если кто-то разворачивается и уходит – ну, ради Бога. Да и мне плевать уже на все это дело. Это уже прошло. У меня много других дел и планов.

– Может, поделитесь планами? Что ждать зрителям в ближайшем будущем?

– У меня работают трое молодых режиссеров. Сейчас репетирует Самгин «Доктора философии», потом будет Акеев, Субботина. Так что жизнь идет нормально, думаю, все три постановки будут осуществлены. Одна в ноябре, другая в марте и так далее.

– Сейчас многим театрам помогают разные финансовые структуры – банки, компании нефтяные и так далее. А у Вас есть спонсоры?

– Нет, увы. Кроме комитета по культуре никто не помогает. Вроде как я и с протянутой рукой. И не стесняюсь этого. Буду рад, если нам кто-то поможет. Я хотя бы смог сшить костюмы для спектаклей, пригласить кого-то.

– Государство платит актерам совсем маленькие деньги. Зарплата, зачастую, ниже прожиточного минимума. Молодые актеры к вам в театр идут?

 – Вот недавно больше 200 человек мы просматривали. Четверых взяли в труппу.

 – Почему, казалось бы, на «бедную» профессию конкурс в театральных вузах остается бешенным?

 – Очень трудно сказать. Когда я поступал, говорят, что было вообще две тысячи человек на место. Хотя, все же знали, что это профессия, как теперь принято говорить, не престижная. Значит, что-то в этой профессии есть. Что-то магнетическое. Вот что – я не знаю. Возможно, человеку свойственно какое-то тщеславие. Быть на виду. Ну, вот, почему человек снимется в массовке, а потом вся родня сидит и смотрит у телевизора: вот-вот он мелькнул на экране… Ну, есть эта жажда, чтобы тебя увидели массы! Есть! А может быть, кто-то наивно думает, что это такое счастье, такая праздная, праздничная жизнь. Хотя это совсем не так. Это тяжелая профессия, сложная к тому же очень зависимая буквально от всего: драматургии, режиссера, положения театра. Да от чего угодно. Случай в жизни актера играет огромную роль.

– Актером рождаются или становятся?

– Я думаю, что рождаются. Можно какие-то качества в себе развить. Когда я пришел в детский театр, у меня было особое амплуа – я хороший. А потом я попал в руки к Анатолию Эфросу, который знал прекрасно, что такое драма. Он умел актеров разрывать. Он учил актеров психологически быть готовым, чтобы сыграть любую ситуацию в любой экстремальный момент. И вот один из моих друзей-режиссеров недавно прислал мне письмо по поводу Эфроса. Он написал: вы возродили школу Эфроса. Мне было лестно, потому что он сам художественный руководитель театра.

– Ваша дочь работает с вами в театре?

– Да. И зять тоже.

– Получается, что у Вас целая династия актерская. А внуки?

 – Внуки – нет. Внук пошел по вашей части - журналистом. Не захотела становится актрисой и внучка. Она работает завлитом. В свое время мы с ней говорили на эту тему. Но она сразу отрезала – нет, у меня нет никаких театральных способностей. А вот дочь сама решила. Я даже не знал, куда она собралась, когда оканчивала 10-й класс. Она меня поставила в известность, что поступает в театральное училище. Я был удивлен. Я спросил, что она собирается читать. Она ответила монолог Алеши Карамазова. Я попросил предварительно прочитать его мне, на что получил ответ: «Ни в коем случае! Ты будешь орать». Говорят, что в приемной комиссии даже плакали. Она легко поступила.

 – Почему люди становятся актерами, мы, кажется, разобрались. А вот почему люди идут в политику? Среди политиков есть хорошие актеры?

– Наверное, есть. Но в основном политики – это очень плохие актеры. Я сейчас что-то не припомню ни одного политика, который бы был хорошим лицедеем. А фиглярничать они умеют. Даже президент Рейган актером был очень средненьким: в кино играл шерифов и больше никого.

 – А вы в каких отношения с политикой?

– Я никогда не был членом никакой партии. Я вообще боюсь слова «коллектив». Люди не могут жить в одиночестве - я понимаю все это. Но в то же время коллективизм – это лишение человека личной ответственности. Что мы в течение многих лет и делали. А это совершенно не верно. Люди становятся инфантильными: а зачем я что-то буду делать, когда за меня все решают?! А вот профессия актера и коллективная, и индивидуальная. Все-таки тебе здесь надо проявляться самому. Одному. Если ты эту роль не сыграл хорошо, то, как сказала Раневская, ты плюнул в вечность.

– А актеры могут стать политиками?

– Да, без проблем. Вон, Говорухин режиссер-депутат.

– А вот в Америке есть свой актер-губернатор. Шварценеггер.

– Ну… это же американцы. У них патриотизм становится смешным. Когда мы были в США на гастролях, видели много интересного. Например, на одном крохотном домике было воткнуто сразу 3 американских знамени! Одного мало, надо три! Или едем мимо кладбища. Вдруг видим целое море развивающихся знамен. В чем дело – думаем мы?! Оказывается это день поминовенья, и у всех могил погибших воинов ставят американские флаги. Разве у нас такое может быть? Тут как-то мне рассказывали знакомые одну показательную историю. На каком-то международном спортивном соревновании заиграл гимн бывшего СССР. Дело было заграницей. Встал весь стадион, кроме русских!

 – Да уж. Показательно. Вы славитесь своими интересными рассказами и байками. Даже книгу написали. Поделитесь последними новостями…

– Что-то у меня в последнее время очень много идиотских совпадений. Вот например, мы снимались в одном фильме и были вынуждены переодеваться на улице. И Панкратов-Черный говорит: «Ну, Константиныч, сейчас ты обзавидуешься! Сейчас я буду переодеваться, и ты увидишь, какие мне вчера подарили трусы! Вот сейчас ты увидишь!» Он снимает брюки. И впрямь -красивые трусы. И вся съемочная группа в один голос: «О, Саш, какие у тебя красивые заграничные трусы!» И тут я снимаю свои джинсы и у меня точно такие же трусы. Панкратов кричит: «Сволочь» и чуть не падает в обморок.

И вот такие глупости у меня случаются очень часто. Дурацкое совпадение.