Лев Дуров помнит, что добро не остается безнаказанным.

Народный артист СССР Лев Константинович ДУРОВ родился в Москве в 1931 году. Закончил Школу-студию при МХАТе, Высшие режиссерские курсы при ГИГИСе. Работал актером в Центральном детском театре, в Театре им. Ленинского комсомола. Сейчас — режиссер и актер в Театре на Малой Бронной.

За его плечами — многие десятки ярких ролей, сыгранных в кино и на сцене, поставленные спектакли.

Анатолий Эфрос говорил:

«Лев Дуров включается в роль всем своим существом. Все его физически натренированное тело выражает сущность момента. Его отдача роли как бы не имеет границ».

Встречаемся после спектакля.

— Добрый вечер. Извините, устал, но к нашей встрече это не имеет никакого отношения. Ну, слушаю вас, слушаю.

— Лев Константинович, с чего началась ваша актерская биография? Может, случай?

— В общем-то, да, случаи. Мы дрались за сараями, подошел парень из соседнего двора и сказал: «А не лучше ли — в Дом пионеров?» Для меня, человека голубятни, Дом пионеров — это смехотворно. Но я пришел, и мне понравилось. Там была замечательная студия. Вел ее потрясающий человек — Серпинский. Он возил нас по музеям, по загородным усадьбам, заставлял читать, много всего рассказывал... Эта встреча — случай. Потом пошел поступать в Школу-студию при МХАТе. Случайно поступил...

— У вас есть какой-то главный жизненный принцип?

— Да. Я стараюсь людям помогать. Спешу — потому что можно ведь и не успеть. И вот с этим влипаю иногда. Выручаю человека, а потом оказывается, что этого делать не стоило. Но тут надо помнить, что добро не остается безнаказанным, Не надо расстраиваться, ждать благодарности, а просто делать — и все.

— Судьба руководит вами или вы судьбой?

— Думаю, каждый человек дирижер своей судьбы. Вот я решил в свое время, что не буду курить — и не курю уже много лет. Могу выпивать, могу не выпивать. Я дирижирую сам.

— Значит, мы сами выбираем, быть нам сильными или слабыми?

— Знаете, в детстве у меня был друг. У него все лицо состояло из одного носа, и фамилия была Ка-план. Представляете, в то время и среди шпаны сколько ему уделялось «внимания»? Так мы с ним специально ходили в секцию бокса. И когда кто-нибудь начинал: «Ууу! Ты...», — договорить он не успевал. В драке часто силы были не равны, но по крайней мере мы уходили с внутренним ощущением победы, потому что честь Кашиша отстояли.

— Что вы не приемлете в людях?

— Равнодушие, жлобство. Когда человек надувается, сверху разговаривает, даже если он большой начальник. Я с такими всегда валял дурака и наьлекал этим на себя всякие неприятности. Ни один начальник не может сказать, что я когда-то перед ним гнул спину или подобострастно разговаривал. У меня и прозвище было в Министерстве культуры — «народный бандит республики».

— А бывает, что вы идете на компромисс с собой?

— Конечно... Это неприятно. Потом раскаиваешься, долго не оставляет тебя дурное ощущение. Вот не дал однажды по морде, а надо было. До сих пор жалею, смалодушничал тогда. Или на бегу кому-то не протянул руку. Тоже казнишь себя. Ну, идеальных людей нет, а уж я-то совсем не идеальный.

— Что значит для вас слава?

— Мне кажется, что понятия «известность», «слава» — зыбкие и ничего не говорящие. Кичиться тут нечем. Хотя в человеке природой заложено чудовищное тщеславие, а в актерах тем более, профессия во многом соткана из самолюбия и из признания или непризнания.

— А чувство отчаяния вам знакомо?

— Ещё как! Вообще, мы, русские, склонны пожаловаться и поныть. Не знаю, плохо это или хорошо, но, по-моему, мы в этом перебарщиваем. Еще Федор Михайлович вопросы ставил: для чего человек рожден? Может быть, для того, чтобы пройти через страдание? Вполне возможно. А из-за любви, из-за самого высокого чувства, чего больше — страдания или радости?

— Наверное, страдания Хотя в нём — источник человеческой радости. Не так ли?

— Тем не менее в жизни больше драматизма, горестных мгновений... И у меня черные моменты в жизни были, например, когда я целый год сидел без работы. Но я знал, что пробьет час, не ныл, хотя по ночам подушку зубами рвал. Пришел новый режиссер, совершенно в иной манере стал работать, и я оказался неготовым. Ушел из театра. Но на мою роль ввести никого не смогли. И спектакль просто сняли.

Понимаете, когда люди думают, что им недоплатили, недодали, их недооценили — это плохо. Они отравляют жизнь себе и всем окружающим.

— Вы сыграли свою ту самую, единственную роль, или она еще впереди?

- Да нет, ту единственную не сыграл и думаю, что она уже не впереди — возраст. Надо это спокойно принять. Да и силы уже не те.

—- Как режиссеру вам трудно найти творческий контакт с актером на сцене?

— Бывает. Случаются и скандалы. Очень уж разные профессии. Режиссура еще предполагает и художественный диктат. И если ты на задуманном не настоишь, то ничего не выйдет, спектакль не получится. А добиваться своего порой очень трудно: актер начинает сопротивляться по каким-то своим соображениям. Если ты его не можешь увлечь, убедить, приходится включать волю, хотя это всегда болезненно и для актера, и для режиссера.

— Вы боитесь чего-нибудь?

— Трудно сказать... Болячек боюсь и не хочу их. Они всегда противны. Лучше умереть мгновенно, как конь в борозде. Уткнуться в борозду вот так, , на ходу...

— Возможно ли в вашей работе обойтись без риска?

~ Нет, конечно. Но я бы не назвал это риском. Если ты на сцене, на этом планшете, или на съемочной площадке не оставляешь часть своего здоровья, лучше туда не выходи. Я не люблю не затрачивающих себя артистов, не люблю таких, которые уходят со сцены сухими. Надо думать, что ты сегодня играешь последний спектакль. Нужна отдача. 9 много лет проработал с Перовым выдающимся артистом, в Центральном детском театре. Он мог все. Так вот, мы стоим перед выходом, я слышу — за спиной стук, поворачиваюсь, а это у него зубы стучат. Я говорю: «Что с вами?» А он: «Волнуюсь ужасно!» А ведь он уже сыграл десятки ролей.

— И вы боитесь выходить на сцену?

— Нет, не боюсь, но волнуюсь. Каждый раз как будто идешь на экзамен.

— Любите свой дом?

— Конечно. Это моя крепость. Закрываешь за собой дверь, думаешь: «А вот тут вы меня не достанете». Тем более у меня теперь ружье есть, мне Миша Евдокимов подарил.

— Отпуск у вас бывает?

— Нет, не знаю даже, сколько раз я отдыхал за свою жизнь. Думаю, что немного.

— Чем вы увлекаетесь? |

— Я ненавижу все искусственное: линолеум, пластмассу. Люблю дерево, пеньку, запахи нормальные, природные. Залах цирка. Но так как я человек не богатый, не могу заниматься серьезным коллекционированием, я барахольщик. Собирал и самоваре' тульские, и короба — разные стары вещицы. Любоваться ими, в руки к. брать так приятно...

— Любите вкусно поесть?

— Я неприхотлив в еде. Очень лю('-лю макароны. И готовить умею все очень красиво и вкусно, и посуду люблю мыть, потому что терпеть не могу, когда она грязная.